мелькнула догадка.
— Просим всех выйти из автобуса! — вошел высокий худой пограничник и, прильнув спиной к водительской двери, наблюдал, как выходят пассажиры.
Леший глянул в окно. Автобус был оцеплен плотным кольцом со всех сторон.
— Кого ищем, служивые? — вышел из автобуса пахан.
— Предъявите документы. А кого ищем, найдем, — ответил пожилой майор, сличив фотографию в паспорте с внешностью предъявителя.
— Объясните цель поездки, — уставился на пахана.
— К дочке еду. Она — в Корсакове живет. Замуж туда вышла, — приметил, как внимательно вгляделся майор в штамп прописки.
— Адрес дочери скажите. Ее имя, фамилия?
Леший изобразил удивление:
— Зачем?
— Вопросы тут задаем лишь мы, — оборвал майор.
— Ленина, шестнадцать, квартира восьмая, — назвал адрес, по какому лет двадцать назад побывал налетчиком.
Майор записал адрес, попросил Лешего подождать конца проверки у автобуса. А сам, передав услышанный адрес пограничнику, попросил его связаться с Корсаковом, уточнить, проживает ли названная женщина по этому адресу.
Леший искренне рассмеялся и сказал:
— Зря время теряете. Куда ж ей деться, знает, что еду. Ждет.
— Мы уточним и поедете, — успокаивал майор.
— Ну, коль время есть, где тут туалет, чтоб даром не стоять? — спросил Леший и заторопился в кусты, куда указал майор, торопливо раздирая на ходу пачку махорки… Ею он присыпал свой след…
Матрос и Картуз стояли рядом, вместе отдали документы.
— Вы зачем в Корсаков?
— На пароход хотим устроиться работать. Там, как слыхали, заработки хорошие. Харчи дармовые.
— А где работали в Охе?
— Кочегары паровых котлов, — ответил Картуз, заметно волнуясь.
— Как же отпустили вас во время отопительного сезона? Да и на море путина кончилась.
— А мы на плавбазу хотим. Или на пассажирское. Где, помимо жратвы, уют будет. Надоело в кочегарке своей. Да и с жильем туго. Все обещают дать комнату с удобствами и никак. Вот и кантуемся в коммуналке какой год. А в пароходстве с этим проще, — нашелся фартовый.
— А как вас с работы отпустили?
— У нас за лето переработок набралось много. Мы и попросили сменщиков заменить. Не возьмут — вернемся. Устроимся — уволимся…
— Удачи вам. Пройдите в автобус.
Шнобель ответил, что ушел от жены-потаскухи, и, чтобы не брать грех на душу, решил уехать на материк, куда глаза глядят. От всех подальше.
— Я ее с ним в постели застал, понимаешь, браток? — преданно смотрел он в глаза милиционера. — Как мужик мужику признаюсь, удавиться хотел. От позора. Пятнадцать лет прожили и — как в жопу! — разоткровенничался Шнобель.
— А дети есть?
— Нет детей. Не рожала она! Бесплодная, как погост. И я, не глядя на все, не бросал ее. А она — потаскуха! Всю жизнь мне сломала! Легко ль теперь все заново начинать?
— Успокойтесь. Все наладится. Пройдите в автобус, — предложили, пожалев.
— А вы что хотите в Корсакове? — спросил майор у худого, как швабра, Костыля.
— К братцу еду. На материк. Врачи язву желудка нашли. Сказали — злокачественная. Может, в деревне, вылечу. А нет, хоть на своей стороне отойду, — опустил голову.
— Пройдите в автобус, — вернули паспорт, не найдя слов для утешения.
— Товарищ майор! Из Корсакова сообщили! Паспортный стол не подтвердил проживания женщины по улице Ленина. В том месте пять лет назад снесли дом и построили бумкомбинат.
Майор оглянулся, ища глазами Лешего, и, не увидев, дал команду погони.
Фартовые видели, как рванулись в распадок псы, отпущенные пограничниками с поводков. Как, натыкаясь на пни и коряги, бежали вслед пограничники и милиционеры.
Нервничал и майор, поспешивший поскорее завершить проверку.
— Причина поездки в Корсаков? — строго спросил у Могилы.
Тот, мрачно глянув поверх головы проверяющего, ответил:
— Еду на материк. Хочу из детдома на воспитание мальчишку взять.
— Что же своих не завели? Иль тоже жена не рожает?
— Нет ее у меня. Опоздал. Довыбирался. Теперь уж никому не нужен. Разве сироте какому?
— Пройдите в автобус…
— А вы? Куда едем? — подступил майор вплотную к толстому улыбчивому Тамбуру.
— К своей крале. Ждет меня. Распишемся и привезу сюда. На Сахалин.
— Что ж так поздно? — крутил паспорт, сверяя фото с внешностью.
— Еще бы! Она училась. В институте. А я — помогал ей, чтоб потом легче жилось. Учителка теперь! Целых шесть лет из-за нее в холостяках.
— А тут у вас штамп о разводе, — глянул в паспорт майор.
— Ошибка молодости. Исправить ее хочу.
— И куда же едем теперь? — держал майор паспорт.
— В Гомель, в Белоруссию, откуда и сам родом.
Майор глянул в паспорт:
— А почему не самолетом летите?
— Боюсь я самолетов. Поездом, оно надежнее, все ж по земле. А там, наверху, кто его знает. Отвалится крыло, и поминай, чем звали. Да и блюю я там, совестно сказать. Не выношу полетов. А что, разве поездом хуже?
— Да нет. Оно, кто как решит. Мы не указываем, — не выпускал из рук паспорт.
— Значит, пять лет ждали? — спросил вприщур.
— Не пять. А шесть, — уточнил Тамбур, назвав срок последней отбытой ходки.
Майор не без умысла уточнил. И, услышав первоначальное (не удалось сбить с толку, значит, точно назвал причину мужик), вернул паспорт и указал рукой на автобус.
Тамбуру не стоило повторять. Едва он вошел и сел на прежнее место, майор пропустил баб с детьми, и автобус, фыркнув выхлопными газами, покатил вниз по дороге, набирая скорость, оставляя за спинами пассажиров неуютную глинистую площадку на макушке сопки.
Фартовые вжались спинами в сиденья. Еле перевели дух. Пронесло, повезло на этот раз. Лишь пахану пришлось отрываться. Иначе попутали б его.
«Этот смоется! Как мама родная! Нарисуется в порту, как говно в проруби. При другом маскараде и ксивах! За ним не заржавеет. У него липы, хоть жопой хавай», — думал Матрос, отвернувшись к окну.
«Теперь пахан все кишки вымотает, что не отмазали от мусоров. Но как смастрячить? Сами выкручивались последними падлами! Перед мусорюгами! Но куда линять, если в кольцо взяли? Всех срать не пустят», — оправдывал себя Тамбур.
Картуз, оглядев кентов, улыбался весело.
«Не попухли! Не сгребли легавые собаки! И Лешего им не накрыть. Руки коротки!» — думал законник.
Шнобель, потирая громадный нос, радовался тому, что предусмотрительно предложил разделить общак «малины» на всех поровну. Его поддержали. И теперь никто из законников не зависит от Лешего. А уж как пахан противился. Не хотел делить общак. Понимал, любой законник от него отколоться может, коли в клифте пачки кредиток шелестят.
