— Сама назови место! — предложил Юрий.
— Давай на вокзале. Где первый раз. Там же, в столовке! — смекнула Катька.
— Когда придешь?
— Скоро буду! Ты уже выходи!
Катерина, положив трубку, сразу пошла переодеться. И через полчаса была на Белорусском вокзале. Она не поторопилась в столовую. Увидела из зала ожидания — Юрий еще не приехал. И остановилась у окна, из какого ей был виден каждый выходящий из метро.
— Кого ждешь, сестричка? — услышала за спиной знакомый голос.
Оглянулась, увидела Леху, главаря шпановской банды. Он был не один. С десяток пацанов опекали его, шныряя вокруг спящих пассажиров, чистили их карманы, сумки, багаж.
— Чего тут прикипелась? Иль ждешь какого-то фрайера? — ухмылялся Леха бледными губами.
— Да жду!
— В путанках приморилась? Клево ли дышишь? А то, может, вспомним прошлое? Бухнем? Вали к нам на ночь. Покайфуем, по- балдим! Чего киснешь? Фрайера теперь всякую копейку считают. А я не скуплюсь! Сама помнишь! Айда с нами! Заквасим, повеселимся всей кодлой!
— Нет, Леха! Не могу с тобой! Да и толку от меня нет! На три дня загремела!
— Темнишь! Чего ж здесь ошиваешься? Иль твой фрайер без му- дей? — не поверил Леха.
— Я без перетыка…
— Не вешай лапшу на уши, не делай из меня Му-му. На кой ты нужна иначе? Иль мною брезговать стала, лярва?
— Отцепись, Леха! Правду говорю!
— Ну ладно, стерва! Пожалеешь, что загонорилась не ко времени! — вытянул губы в ехидной улыбке.
Но тут же осекся. Один из пацанов подал сигнал о шухере. Его знали все. На горизонте появилась милиция, банда мигом покинула вокзал, забыв о Катьке. Та огляделась, хотела выйти из зала ожидания, но поздно. Ее локоть накрепко схватила рука милиционера.
— Она! — услышала голос совсем рядом. И, оглянувшись, узнала прыщавое лицо сержанта.
— Попалась, пташечка-канареечка? Теперь не выскользнешь! Сюда тебя тоже в гости звали? А ну к нам иди! — подтолкнул вперед и, закрутив руку за спину, повел мимо проснувшихся, удивленных пассажиров к выходу.
Катька поначалу попыталась вырваться, но получила удар в печень, резкий, сильный, от какого в глазах потемнело и черные круги поплыли.
— Тихо, не шали! Не слиняешь! — сдавил и закрутил руку покрепче сержант.
Девка шла, опустив голову, чтобы никого не видеть.
— Воровку поймали!
— Да нет! Шлюху отловили!
— Банду накрыли! Из тех, кто в метро взрывы устраивает. Эта из них! Я точно знаю! У них бабы, как наживка! — рассуждал серый, пропойный старикашка.
— Пропустите! — орал сержант, расталкивая толпу.
— Стойте! Куда это вы ее ведете?
— Уйдите с дороги! Не мешайте!
— Отпустите! По какому праву вы взяли ее? Сейчас же отпустите! Не позорьте нас! Иначе отвечать будете!
— Прочь с дороги!
— Не пущу! По какому праву?
— Я тебе покажу права!
— Катя! За что тебя взяли? — только теперь узнала голос Юрия.
— А хрен их знает? Вот этот мент меня в гостинице сгреб, а потом в лягашке бил!
— Ах ты, гад! — рванул Юрий сержанта от Катьки за душу, отшвырнул в толпу зевак, с улюлюканьем, остервененьем набросившихся на оперативника. Его топтали грязными сапогами, били, пинали, оплевывали, материли до тех пор, пока на выручку не подоспел милицейский наряд.
Катьку с Юрием допросили наспех. За окном отдела милиции вокзала негодовала толпа, готовая в любой момент разнести в клочья всех сотрудников.
— Бабу ни за что опозорили!
— Хотели изнасиловать хором!
— Только на это они мастера!
— Лягавые сволочи! Небось кишка тонка один на один с мужиком? На бабах да на старухах отрываются, козлы вонючие!
— Эй, мужики! Чего стоим? Давай им вмажем по самые, покуда они не достали печенки тем двоим! — полетели камни в окна милиции. Толпа накалялась с каждой минутой.
— Отпустите этих двоих! Разгоните толпу от милиции! Зачем устроили свару? Не умеете тихо привести свидетелей, убирайтесь из отдела! — услышала Катька чей-то громкий голос.
И ее вместе с Юрием спешно вытолкали из отдела на улицу под восторженные вопли расходившейся толпы.
— Ага! Струхнули, мудаки! Не думайте, что отделались! Мы вас достанем! — ринулись к двери, оттеснив Катьку с Юрием в самую гущу.
Человек, схватив девку за руку, вырвал ее из кипящей толпы, выволок с привокзальной площади. И, приведя в метро, оглядел растрепанную, уставшую, злую, сказал, рассмеявшись:
— Ну здравствуй, Катюха! Куда теперь нам податься?
— Не знаю, Юра! Ума не приложу! — смотрела на него растерянная, оглохшая от шума и сутолоки.
— Пошли со мной. Я знаю одно тихое место. Там мы переведем дух и поговорим! — потянул за собой Юрий. Вот сюда, в этот двор. Здесь нас никто не увидит и не услышит. Тут когда-то жил капитан моего судна. Здесь вся его молодость прошла. Теперь никто не жи
вет. Ни одной души. Дом заброшен. В нем грязно и холодно. Как на душе у сироты. Потому сам в нем не остановился и тебя не зову.
— Все ж в доме лучше, чем на дворе, — оглядела девка унылый, заснеженный двор без единого следа, без признаков жизни.
— Ладно, если не боишься, пошли! — повел к двери, открыл, рванув на себя изо всей силы. Дверь, словно зубами щелкнула, отворила гнилую пасть. Запахло плесенью, сыростью, пылью.
— Смотри, не наткнись ни на что в этой темноте! — нашарил выключатель. И Катька уже при свете прошла узким коридором в комнату.
— Давай здесь посумерничаем, — предложил Юрий.
— Подожди, дай коврики с кресел вытряхну. Да скатерть выбью на улице. Иначе дышать нечем.
— А давай окно откроем. Проветрим комнату. Потом рефлектор включим! — открыл окно настежь и в комнату ворвался морозный воздух.
Катька, не выдержав, протерла пыль, подмела полы. Прямо в окно вытряхнула пыль со скатерти и ковриков, с покрывал и подушек. Даже подоконники протерла. И, оглядев комнату, сказала тихо:
— Дом без хозяина, как дите без мамки!
— Тебе здесь нравится?
— Мне надоели чужие углы. Они не греют.
— А свою квартиру иметь хочешь?
— Где ж ее возьму! Нет у меня столько денег, чтоб себе купить хотя бы однокомнатную. Я невезучая. Ту, в какой жила, отчим занял. Видно, никогда не будет своего угла. А тут… Есть жилье, но не дорожит им человек. Бросил и уехал. Нашел другое место. Может, лучше там ему. Но жилье сдавать мог. И деньги бы имел. И квартира не гнила бы. Вернулся — она в порядке.
— Эх, Катька! Здесь другое. То, что не позволяет вернуться в эту квартиру, как в прошлое. Это память. Она и через годы болит,
— наблюдал Юрий за бабой, протиравшей стол, тумбочки.
