должна. Чтобы потом, когда паханкой станешь, легче было бы справляться тебе.
Задрыга подсела к Лангусту вплотную, откинув в сторону прежние счеты, поняла, расправиться с ним она всегда успеет, а вот этих знаний — не получит нигде и ни у кого.
— Зырь сюда! Вот этого адвоката береги от шпаны. Чтоб ее не трясли! Не тронули бы случайно бабу! Она фартовых из-под вышки вытаскивала не раз. И тебе пригодится.
— Как я шпану удержу? Только велю оттыздить? — спросила Капка.
— Зачем так накладно? Уменьши, урежь долю, какой для себя обложишь!
— Налог сбавить?
— Ну да! Это кайфовый ход! И тебя зауважают! Зачем законникам об блатарей клешни марать? Пусть корефанят меж собой! — учил Лангуст.
— Это верняк! — невольно поддержал Сивуч.
— Твоя малина, как я понимаю, станет самой молодой. Опыта мало. Не пускай в дело самих сразу. Натаскай. Чтоб не растерять скоро. В большие дела не бери враз. Дай обтереться им. закон не спеши их принимать. Проверь. Секи — у тебя один кентель! А за всякого лажанутого своей тыквой отвечать! Врубилась? — спроси Капку. Та головой кивнула согласно.
— Прежде чем брать в малину, тряхни, что за «зелень», имеет ли родню в пределе? И ни за что не клей тех, какие во сне ботают. Сама каждого проверь! Упаси тебя Бог от таких кентов! Засыпят разом всех. У меня один был — Дылда! Кент, как кент! Но угодило его ненароком пикирнуть с третьего этажа вниз кентелем. И что-то заклинило в тыкве. По ночам трехал во сне. Сам того не ведал. Лягавые усекли, когда попутали. Дылду раскололи, подсадив к нему «утку» к спящему. Потом мы полмалины посеяли. Дылду замокрили. А мне адвокат ботнула, как мусора на нас вышли.
— Это — гавно. Вот у меня кент был! Тот, падла, в мусориловку влип! Лягавые ему «конвейер» устроили, опетушили хором. У кента в тыкве что-то поехало. Но никто враз не допер. А он, хорек, сам не раскололся про свою беду. И куда б ни пер — сам с собой ботал. Да еще на разные голоса и вслух! — закашлялся Сивуч. И, промочив горло, продолжил смеясь:
— Шуруем мы на дело! Меховой тряхнуть вздумали. Туда товар подкинули. И слышу:
— Блядь буду, принычу себе шкурье! Не то, падла пахан облапошит на доле!
И тут же бабьим голосом загундел:
— А Марусенька тоже мех уважает! Всю ночь за него греть будет! За кучерявый навар своего голубка файно согреет!
— Я шары чуть не посеял. Остановил кентов. Велел при-, смотреться. Вовремя вернули кента «на хазу». Потом, когда с дела возникли, и вовсе от него избавились.
— Замокрили? — спросила Задрыга.
— Зачем? За плесенью ходить отправили его. Он и теперь там канает! Отошло у него все. Успокоился. Но фаршманутого никто не пригрел в малине. Не поверили, — умолк Сивуч.
— Проверяй кентов своих после каждого дела и ходки. Не пускай в купе к фраерам на ночь, если без надюги! — подытожил Лангуст.
— И еще! Вот тебе хазы, все адреса тех, кто давал наколки малинам. Здесь много почтовиков. Эти проныры все кругом пронюхают. Носят письма, пенсии и телеграммы. Все видят. Дадут адрес. Коль обломилось дело — не посей того, кто наколку дал, В другой раз сгодится. Отломи и его долю. Чтоб не на холяву было. Я так делал. И все как по маслу — шло! — сознался Лангуст, добавив:
— Ну и бухари помогали! Они в коммунхозе пашут. Сантехники, электрики, газовщик, плотники — кешуйся с ними помаленьку. Они глазастые! Вон, канала бабка всю жизнь, как таракан на печке. Мы даже не воняли в ее дверь. А тут ей на копейки с пенсии всучили внаглую лотерейку. Бабка, пока с печи слезла, чтоб билетом почтальонку в нюх натыкать, та смылась. А через неделю сунулась шнобелем в газету, оказалось, «Волга» обломилась! На холяву! Тут-то наводка и сработала! Да и к чему плесени такой жирный навар?
— Так старуха свой билет помнит! Заявит! На хрен с ней связываться! — запротестовала Капка. И бросила хрипло:
— С властями фартовые в лотереи не балуют! Не знаю, как ты, но Шакал о таком даже не слушал.
— А кто заявит? — удивился Лангуст.
— Замокрил, что ли?
— Ну, не своими клешнями! Зачем в малине мокрушники? Нельзя их без дела оставлять. А выигрыш тот — немало затянул. Мы его в кассу не понесли. Толкнули кенты на бирже за тройную цену. И ваших нет! Дальше пусть фраер кувыркается. Но, по- моему, у него все обошлось.
Задрыга внимательно слушала Лангуста.
— Какие проколы чаще всего бывали в твоем пределе? — спросила недавнего пахана.
— Чаще сыпались на мелочах. Сеяли кенты кентели, бывало, оставляли «автографы» следствию. Те работу каждого назубок знали. И считывали, накрывали. В ходку выкидывали, чтоб в другой раз чище работали! — смеялся Лангуст и, указав на Короля, предложил:
— Пусть трехнет, медвежатник, как на ломбарде накрылся! Небось, враз поумнел после ходки в Воркуте! Хорошо, что мы его там надолго не приморили. Сделали ксиву подходящую. Сыскали болезнь, какой отродясь в малинах не страдают. Его и списали по ней.
— А чего не слинял?
— Оттуда только на погост сваливают кенты! — сознался Король.
— Как лажанулся? — напомнила Задрыга.
Медвежатник густо покраснел. Отвел глаза и заговорил, опустив голову:
— Да ничего особого! Выронил из кармана клифта «луковицу». Из червонной рыжухи. А на задней крышке часов — моя кликуха выгравирована была. Шмонали долго. Не могли попутать. А взяли — на «живца». Объявили по радио, что в бюро находок города имеется «луковица». И приметы моей — описали. Вякнули, что вернут хозяину. Я и поперся на почту. Там схомутали. Молодой я был тогда. Дурак. Развесил лопухи. Луковку жаль стало. Она была памятью…
— От кого? — похолодела Капка.
— С первого дела! Я ее сгреб в ювелирке. И не отдал пахану. Недолго кайфовал.
— А наш кент тоже на «луковице» попух. Но не так. Не взял ее. Козел открыл крышку, хотел время глянуть. Прямо на складе! И, на тебе! Как кайфово кемарил сторож с псиной — в будке. Ни хрена не допер, как мы возникли. А тут… Завыла эта луковка, вроде, тихо. Но, падла, псина хай подняла, дергаться стала. Сторож кипеж поднял. Едва смылись живыми. Старый хрен до утра из своего обреза палил со страху. Ну, мы и вломили кенту, когда в хазу возникли. На доле в том деле обошли. Так пахан велел, чтоб «варежку» знал где раззевать и без времени не отворял бы ее! — вспомнил Сивуч.
— Это что? Вот у меня был случай! — совсем освоился Лангуст и, подвинувшись ближе к камину, заговорил негромко:
— Был у меня в пределе магазин неприметный. На окраине. И туда рыжуху завозили. Трижды мы его тряхнули. Навар брали неплохой. А тут, когда меня над всеми малинами поставили, к тому магазину вздумал присосаться со своей кодлой Дешевка. Уж не знаю точно, за что такую кликуху впаяли, но, гад, целым бабьим базаром один умел ботать. Ну и пахан, ботну я вам! На сходах всех до уссачки доводил. Начнут кенты махаться, Дешевка— в крик, кенты, съехав с панталыку, через окна линяют. А Дешевка, паскуда, лыбится, как Параша на углу.
— Так что он отмочил?
— Малину послал магазин тряхнуть. А сам сторожа отвлек. Прикинулся шмарой. Упоил старика до визгу. Приласкал. Тот и распустил слюни…
— Как приласкал? — икнул Король.
— Гладил его, целовал, на большее та плесень была негожей.
— Тьфу! — сплюнул медвежатник брезгливо и отвернулся от стариков.
Лангуст рассмеялся цокающим смехом. Вытирал выступившие на глазах слезы. И сказал, обращаясь к Капке:
— Тебе придется и Короля в шоры брать. А то ишь, гадится! Ради дела фартовые ничем не брезгуют. Вот, слушай, что я ботну. Глядишь, сгодится, — допил коньяк залпом. И, прожевав дольку лимона, заговорил смеясь:
