— Все в общаке! — ответил медвежатник.
— Гони, Шакал! Не обжимай своих! — потребовала Капка и пахан, задержавшись в своей комнате ненадолго, позвал дочь.
Та, глянув на долю медвежатника, вышла довольная, потрепала Короля по кудрям, больно крутнула ухо. И предложила:
— Давай бабки подобьем!
Когда подсчеты закончили, обсчитали долю каждого, ребятня осталась довольна.
Тоська заимела целую пригоршню дорогих украшений и хорошие деньги, на какие она могла купить себе все, что надо для девчонки.
Колька и Шурик получили по часам, по магнитофону, хорошие костюмы и рубашки и большие деньги.
Митька, получив свое, пошел в подземку навестить сестру. Данилка, вырядившись в новое барахло, забыл обиду на соседей, каких тряхнуть собирался, и тут же отпросился у Капки в притон, пообещав к утру вернуться.
Черная сова решила бухнуть в кабаке. Но Задрыга отговорила, сказав о чекистах, какие неотступно висят на хвосте малины.
Тогда и кенты Шакала вздумали навестить притон, куда появлялись только фартовые. Других не впускала бандерша — толстая, горластая баба.
— Хиляем, Король! Бухнем со шмарами! — позвали медвежатника. Тот поспешно отказался, глянув на побледневшую Капку.
Законники ушли. Даже Шакал. В хазе остались Задрыга с Королем, Тоська да трое стремачей, каким Шакал не велел линять от хазы.
Но Тоська решила пойти по магазинам, приглядеть что-нибудь себе. А Капка и Остап остались наедине.
Задрыга заварила чай. Налила в стаканы. Молча поставила перед Королем.
— Спасибо, Капелька!
— За что? — удивилась девчонка.
— За все разом. За любовь твою! За то, что призналась мне.
— С чего ты надумал? И вовсе не люблю!
Остап рассмеялся звонко:
— Теперь знаю! Не злилась бы на меня, если бы душа ко мне не лежала! А впрочем, о таком лучше не ботать. Это не словами проверяется, Капля! Время покажет! Оно верней клятв! — подошел к Задрыге, обнял за плечи. Та вывернулась:
— Ее ты тоже обнимал?
— Шмар не обнимают, глупышка! Их не любят. С ними — минуты…
— И ты опять к ним похиляешь?
— Капля! Ну зачем тебе нужна темнуха? Не вынуждай липу нести! Я фартовый! Такой же, как и все.
— Выходит, темнил, когда про любовь вякал? Лапшу на лопухи повесил мне?
— Вот это — брех! Я много раз хотел слинять к тебе. Пахан не велел. В дела брал. Их было много.
— А чего больше — дел или шмар?
— В притоне я два раза был! — сознался Король, отвернувшись в сторону.
— Чего ж сегодня не слинял?
— Зачем? Ты со мной!
— Как шмара? — вспыхнула Капка.
— Ну, какая из тебя шмара? Ты — «зелень». Шмары — зверюги! Им мужики да бабки. А к тебе — не подойди, кусаешься! Да и мала совсем. Ребенок! Потому меня не понимаешь, не можешь врубиться. Не все, чем пользуемся, — любимо. Так и шмары… Я не паинька. Обычный. А ты хочешь верности во всем, не давая взамен ничего.
— А что я могу? Я — фартовая. Клятву дала сходу. Сам секешь, что будет, если нарушим, — ответила грустно.
— Да ни черта не будет! — сдавил Задрыгу в объятиях. Та вырвалась:
— От тебя притоном воняет! — бросила в лицо обидное.
Остап руки опустил, отошел от девчонки молча. Закурил:
— Ты когда к Сивучу слиняешь? — спросил глухо.
Задрыга удивилась вопросу.
— Я думала, ты не хочешь этого?
— Мне надо знать! — ответил холодно.
— Зачем?
— А вдруг рискну слинять из малины в откол? Так вот и спрашиваю, чтоб твоего отъезда дождаться. И смыться навсегда. От всех разом!
— Вместе со шмарой?
— При чем она? Я без них дышал!
— Остап! Ты что? Слинять из фарта? Насовсем? И от меня? Но ты же законник? — не поверилось Задрыге.
— А чего? Кому я тут нужен? Малине? До фени! Да и Фомка есть! Тебе медвежатника Сивуч слепит. Кто я здесь? И зачем тяну резину? Для чего? У меня не две головы! Одна! А и в ту не раз стреляли. Один желудок всегда прокормлю, везде, где бы ни канал! Устал я от всего! Слиняю и баста! Завяжу с фартом!
— Ни хрена! А ты посеял про сход? Что он трехнет тебе? Замокрят за откол!
— Нет, Капля! Уже не ожмурят! Пока канала в Брянске, был тут кент из Ростова. Медведь прислал за долей. Ну и вякал про последние два схода…
— И что там было? — замерла Капка.
— Теперь фартовых отпускают в откол! Но под клятву на крови, что до гроба, никогда не высветит и не заложит ни одного кента! Ни ментам, ни фраерам не ботнет о малинах! Не станет пахать в лягашке! Уже много слиняло в откол. Всех не замокришь. Потому отпускать стали любого из закона, кому фарт не по кайфу…
— Вот это да! Какой же пидер до того додумался? — удивилась Капка.
— Так что отпустят и меня!
— Хрен в зубы! Отпускают с согласия пахана. А я — не уломаюсь!
— Ты пока не паханка!
— Шакал не сфалуется!
— Не он — сход решает! Паханов я сумею убедить. Силой нынче в малине не морят никого. Так кент вякал!
— Значит, смываешься в фраера? Ну, а тогда тебя закон не защитит от нашего решения!
— Сход выше! Ему все малины покорны, — отвечал не задумываясь.
— Ну, а зачем? Зачем тебе в откол? Чем не потрафило в фарте? Иль пахан на доле обжал? — спросила Капка.
Ей стало страшно, что Король и в самом деле уйдет из малины. Навсегда. И от нее тоже, что она никогда уже не увидит его. Ускользал тот, кто стал ей дорог. Сама не заметила, как привязалась, привыкла к нему, как к надежной скале, за какую можно было спрятаться от всех невзгод и неприятностей.
— Как это зачем? Надоело! Меня пасут! Нарисовался к шмарам, ты за «перо» схватилась! Я к тебе со всем сердцем, оказалось, притоном воняю! Ищи другого медвежатника. Может, обломится еще какой-нибудь дурак! А я — завязываю!
— Как будешь дышать в фраерах, когда фартовые башли кончатся?
— Я ж не только «фомкой» пахать могу, — усмехнулся Остап.
— Ну, хиляй! Силой не держу! — крикнула Задрыга и пошла в комнату Шакала, чувствуя, что предательские слезы хлынут вот-вот и выдадут ее с головой.
Задрыга повалилась на жесткую койку пахана, дала волю слезам.
