покраснела Лида.
— Чувствую, что она вас достала.
— Бывало всякое. Я забыла и простила ее. Но тоже вижу, пора с ней решать окончательно.
— Так как насчет вечера? — напомнил Петухов.
— До пятницы остается всего один день. Давайте подождем. У нас появится много времени для общения. Я не люблю короткие встречи.
— Хорошо, согласен.
В пятницу из больницы выписали Ленку. Она уходила с гордо поднятой головой. Оглядела Петухова с презрением и сказала, скривив уже накрашенный рог:
— Кастрат!
Тот покраснел до корней волос.
— Нахалка! — не выдержала Таисия Тимофеевна и предупредила санитарок: — Если родители захотят вернуть ее к нам, куда угодно определяйте, но не к моим больным.
— Сюда ее никто не возьмет!
— Успокойтесь вы, гниды! Я лучше руки на себя наложу, но никогда не вернусь сюда! — заявила Ленка и, громко хлопнув дверью, вышла на улицу.
Следом за ней в ординаторскую вошла Юлька. Подвязанная белым платком до самых бровей, она походила на старушку.
— Юленька! Может, с нами побудешь? Мы все любим тебя. Два дня хоть и немного, но скучать станем. Ты уж не задерживайся, ласточка наша. Теперь у тебя новая соседка будет. Кого сама выберешь, ту и поселим. Договорились? Не забывай пить таблетки. И если сможешь, вспомни о нас в эти два дня и позвони. Соскучишься, приходи раньше, мы ждать станем. Поговорим с тобой по телефону, и мне легче будет. Я очень привыкла к тебе! — обняла девушку Лидия Михайловна. И никак не хотела отпускать. Все внутри дрожало. От чего? Сама не могла понять.
Юлька расцеловала всех. Уходила на два дня. А остановившись в дверях, сказала:
— Простите меня, коль — вольно иль невольно — обидела кого. Не со злого умысла, слепая болезнь в том виновата. Вслед не ругайте…
— Мы скоро увидимся. Снова будем вместе! — напомнила Лида. И передала Юльку матери. Та взяла дочь под руку и вывела в город.
Рабочий день врачей подходил к концу. Все радовались предстоящим выходным. Но только Иван Петухов оделся и вышел во двор, как к воротам подъехала «неотложка». Двое санитаров — дюжие мужики — вытащили из машины носилки, к которым была привязана женщина. Вся окровавленная, в порезах и ушибах, грязной одежде, она смотрела на окружающих безумными глазами и кричала:
— Едино суку зарублю вместе с выблядком! Не дам мой дом блядям гадить! Всех в куски разнесу!
Лида с Иваном переглянулись, молча вернулись в больницу, куда санитары уже затащили новую.
— Вот это да! Она совсем старуха! — ахнула Лидия Михайловна.
— Ага! Бабуленька-каргуленька! Таких делов натворила, молодым потянуться, — не выдержал санитар. И только теперь заметили медики молодого человека, нерешительно топтавшегося у двери.
— Вы кто будете? — спросил его главврач.
— Это моя мать, — ответил неуверенно и вытер слезы, самовольно катившееся по щекам.
— Что произошло?
— Давайте я расскажу, — предложил санитар. — Короче, мы уже по домам собирались. А тут из милиции звонят. Мол, срочно возникните на Колхозную улицу. Мы спросили зачем — ведь конец дня!
Менты нам и говорят, мол, бабка с топором на невестку и внука кинулась. Мальчонке еще двух лет нет. Вот и сына ее доставили. Наверное, тоже дурак, идиот даже. Мы его из-под топора в последний момент рванули.
— Куда ее теперь поместим, эту старуху? — смотрели санитарки на бабку, сыпавшую отборным матом.
— В палату к Юле, она пустая. Успокоится, тогда подумаем, куда определить.
Лидия Михайловна осматривала новую бабку.
— Паранойя, — определила она.
— Случай явный. И все же два дня наблюдений и успокоительные уколы, — тихо переговаривались медики.
— Убить хотите, гады?! Не получится! Не дамся! Ишь навалились бандой, говнюки! Хотели понасиловать меня, а не вышло! — орала бабка.
— Да я скорее соглашусь вздернуться! — сморщился второй санитар.
— А старая не без перца! Видать, имеет под юбкой сухой порох, ишь о чем кудахтает!
— Погодите, змеи! Попадетесь еще мне! — грозила старуха, но санитары вскоре ушли, не оглядываясь на старую бабу, кипевшую проклятиями.
— Молодой человек! Подойдите сюда! — позвал Петухов сына старухи. — Давно с вашей матерью такое творится? Когда начала хвататься за топор и бегать с ним за вашими женой и сыном?
— В общем, грозила она давно. Как только я привел в дом эту жену.
— Эту? А что, была другая?
— Была, да развела она нас, — указал на мать. — Я хотел с ней помириться, но та отказалась, и я привел эту. С первого дня скандалы начались. Мать заставляла выгнать вторую, требовала, чтоб вернул первую в дом. Сестре внушила, что вышла замуж за недостойного. Та поверила, сбилась с пути, пошла по рукам. И это при том, что у сестры с мужем четырнадцатилетняя дочь, почти невеста. Дошла очередь и до меня…
— Вас всех прежде лечить надо! Знали такой грех за ней, почему слушались?
— Но ведь мать…
— Она больной человек!
— Откуда мы знали?
— Почему она взялась за топор?
— Так-то впервые. До этого не было. Пальцем никого не трогала — ни сына, ни жену. Но невзлюбила с первого дня. Так и звала чучелом. Не садилась с ней за один стол. И все жалела о первой невестке, да только та, едва разошлись, уехала отсюда далеко и навсегда. Я, когда ее родители отказались дать адрес, головой в петлю влез, да отец с братом вытащили. Не дали сдохнуть…
— Я ж говорю, дурак! — повторил Петухов.
Парень понурил голову:
— Я люблю ее и теперь.
— Кого?
— Первую жену. Мы с ней с самой юности. Пять лет встречались. А прожили немногим больше года. Достала ее мать, да и сам виноват: не защитил, не вступился.
— Любить надо ту, от которой дети!
— Сердцу не прикажешь. Скажите, а мать скоро поправится?
— Вернее, можно ли с ней жить вашей семье? Так, что ли? Сразу говорю — небезопасно. В таком возрасте, как у нее, надежд на выздоровление практически нет! А врать вам не имею права.
— Выходит, она здесь навсегда, до самой смерти?
— Смиритесь с судьбой. Все мы бываем за что-то наказаны. Но это лучше для вас, чем каждый день бояться, что при повторном приступе мать погубит вашу семью.
— Она чуть не сделала это. Я не переживу, если что-нибудь случится с сыном. Дороже его у меня нет никого.
— Живите спокойно. Теперь все у вас наладится, — оглядел Петухов спящую бабку. — Возвращайтесь домой, к семье, мать больше не потревожит вас. Во сне и она успокоится, на расстоянии смирится, стерпится с мыслью. Может, время над ней сжалится. Как знать?
— Вы о чем? — остановился у двери мужик.
— Организм каждого — загадка. А время может сыграть по-разному. Одного досрочно из жизни вырвет, другому временем излечит память. Кому как повезет.
— А ты, Ванюша, здорово повзрослел у нас, — сказал Юрий Гаврилович Бронников, войдя в кабинет.
