— Ты не думай ни о чем. Расскажи, что случилось?
— Короче, это было недавно, я хотела сходить с дочкой в цирк и попросила у свекрови денег. Та взвилась и разоралась, что много себе позволяю, что я развязная, избалованная, никчемная, негодная для семьи. И вообще, если бы они с сыном знали все раньше, Андрей и не подумал бы жениться на мне.
«Разве мы могли предположить, что, отдав тебя в нашу семью, твоя мамаша не передаст свое дело Андрею? — кричала она. — Иначе зачем ты ему нужна? Сама из себя — сплошной гнойник, серость, жердь, ни сзади, ни спереди нет ни хрена. Ты в зеркало на себя глянь хоть раз в жизни! Образина чумовая! На тебя на саму даже бомж не оглянется. Иль твоя маман мозги посеяла? Да таких, как ты, по городу лопатой грести можно. Одно лишь было за тобой — мамашкин бизнес, но и это ты не сумела прибрать к рукам. Коли так, в голом виде ты нам без надобности! Убирайся вон, к своей бандерше! Может, поумнеешь, тогда поговорим! А то с суслячьей мордой корчишь из себя княгиню, хоть сама — говно вонючее!» И я снова влезла в петлю. Все поняла… Но где выход? Стала намекать матери. Впрямую сказать не решилась, зная характер человека. Она во зле не только свекруху с мужем, а и меня с дочкой раздавит одним пальцем левой руки. За все прошлое и настоящее, за ослушание и самовольство, за глупую любовь. Ей это утворить легче, чем высморкаться.
— А что она сделала б с вашей семьей, если ты удавилась бы?
— Они обоврали меня. Оба. Чего им стоило еще раз облить грязью, тем более уже мертвую?
— Чего ж они тем добиваются?
— Многого!
— А именно?
— Дочка остается с отцом. Он за нее сдерет с матери все. На то и расчет. Ведь Ксюшку не только накормить и одеть, еще вырастить и выучить нужно. А поскольку сам получает мало, с мамки все вытянет. Андрей не успокоится на половине, потребует все…
— Тогда зачем он сознательно лишает себя вашего заработка? — удивился Петухов.
— Мол, зарплата пыль в сравнении с доходами матери, — усмехнулась невесело.
— Римма, вы умная женщина! Как же могли сознательно помогать негодяям, пойти на то, чтобы ограбить мать? — сомневался Бронников.
— Мать прекрасный человек, но бабка из нее не получится. Она цветущая женщина и сегодня дает жару! Ночи напролет кувыркается с хахалями, а утром вскакивает и колотит мужика за то, что пару вальсов недополучила утром.
— Вот это баба! — загорелась улыбка на лицах мужчин.
— Короче, с детьми она не умеет общаться. И хотя Ксюшку любит, но по-своему, необычно.
— А что, если тебе поговорить с ней начистоту? Один раз решиться? Ведь мать!
— Нет. Я боюсь! Мама непредсказуема. Она может так закрутить, никому не поздоровится…
— Когда мы выписали тебя домой в последний раз, что тебя в петлю загнало? Опять свекровь?
— Кто ж еще? Сказала, что другую женщину Андрею присмотрела.
— А он как?
— Руками развел. Он всегда и во всем слушается свекруху.
— С матерью виделась?
— Конечно.
— Рассказала ей о свекрови?
— Нет! Мамка в очередной раз замуж выходила. Ей не до меня! Свадебное платье примеряла… Я ее не осуждаю и не обижаюсь! Молодчина, правильно живет, для себя. Ни по кому не тоскует и не плачет. Ни за кого не держится. Любит только себя. Наверное, это правильно. И я такая!
У Петухова сигарета выскочила изо рта от удивления, Бронников выронил ручку.
— Зачем же в петлю полезла? От великой любви к себе? — закашлялся Юрий Гаврилович.
— Неужели не врубились? Мать, скажи ей правду, убьет на месте. Причем и Ксюшку возненавидит. Муж со свекрухой, если им не удастся меня в петлю загнать с концами, придумают что-нибудь. Свекровь в санэпидемстанции работает. У них там всего хватает, сама хвалилась. Как-то муравьи завелись на кухне. Она в пузырьке что-то принесла. Помазала всюду, на другой день не только муравьи, а и тараканы убежали до единого. Ни мух, ни моли не стало. Свекруха тогда сказала мне, что она при желании сможет избавиться в секунды от любого неугодного.
Бронникова словно молнией ударило:
— Вот негодяйка!.
— За себя я не боюсь, за дочь страшно. Правда, пока мать жива, они ничего не утворят с ребенком. А когда не станет ее… Хотя до того времени девочка уже вырастет… Конечно, будет знать их и остерегаться.
— Выходит, для себя не видишь выхода?
— Нет!
— А может, ты просто боишься остаться без мужа? — спросил Петухов.
— Вы что имеете в виду? Мужчину боюсь потерять в Андрее? Так мы с ним уже больше года не спим в одной постели. Он заразил меня лобковыми вшами. Когда я его упрекнула, всю вину на меня свалил, сказал, что здесь, в больнице, подхватила и его испачкала. С того дня мы спим в разных постелях, и к себе Андрея не подпускаю.
— Понятно! Хотя ни черта не пойму, зачем с ним мучаешься? — нахмурился Юрий Гаврилович.
— Вот потому хотела повеситься, чтоб и себе, и всем другим руки развязать. Ну нет другого выхода! Нет его! Не помешайте мне один раз. Не заметьте, не следите, не выдергивайте. Дайте мне успокоиться! Умоляю вас! Я рассказала голую прав-
ду! Хоть кто-нибудь, пощадите, отпустите меня! Я устала от ненависти и зла! Дайте моей душе вздохнуть светло и свободно. Не в жизни радость, люди! А в том тепле, что отнято и не вернется! Как жить среди проклинающих? Это все равно что находиться средь убийц и при том прикидываться дурой. Но нет, с меня хватит! Я и впрямь дура, но все ж не настолько, чтоб ничего не понимать.
— Римма, а у тебя есть подруги, которые могли бы поговорить с матерью?
— Зачем? Во-первых, она им не поверит. Потому что оснований нет. При ней Андрей со свекрухой ходят передо мной на цирлах.
— А почему она не навестит вас в больнице?
— Стыдится меня и заведения, где лечусь.
— Если мы пригласим ее? Поговорим все вместе? — предложил Бронников.
— О чем?
— Чтоб взяла вас к себе с дочкой!
— Я не пойду. У нас разное отношение к жизни, людям.
— Пусть как мать поможет купить жилье! Постепенно вернете ей долг.
— Замучает попреками!
— Клянусь, слова не скажет в укор. Это я на себя возьму! — пообещал Юрий Гаврилович.
— Она уроет Андрея со свекрухой и попадет в тюрьму из-за них. Я этого боюсь и не хочу.
— Пальцем не тронет! Даю слово!
— Вы что, волшебник? Да вы просто не знаете мою мать, иначе никогда такое не обещали б!
— Не пытайся нас напугать! Оглядись вокруг, посмотри рядом. Вот с кем приходится общаться, и причем каждый день! И ничего! Получается! — улыбался Петухов.
Римма согласно кивнула головой и добавила тихо:
— Все ж моя — человек особый! Прежде чем говорить с ней, даже водители крестятся. Она ни с кем, кроме себя, не посчитается. Об одном прошу, каким бы ни был исход разговора, на меня не обижайтесь, ведь я вас предупредила…
Елизавета Николаевна быстро подняла трубку. И, услышав, кто и откуда ей звонит, спросила удивленно:
— А чего из-под меня нужно?
— Ваша дочь находится у нас на лечении. Или не интересно матери знать о здоровье Риммы, о результатах наблюдений? Вы, между прочим, могли бы помочь ей побыстрее встать на ноги, избавиться от недуга навсегда! — говорил Юрий Гаврилович.
