звали, нынче и на это негожие сделались, постарели. Об каких предложениях здесь мелешь? Кто их сделает? Колхозный бык иль пастух Тихон?
— Сама кикимора! Сама шишига! — взвилась Дуська, но санитарка, окатив водой бабу, поспешила вывести больную из душевой, пока спор не перерос в рукопашную.
Помывшиеся женщины быстро потеряли интерес к недавней теме. В минуты просвета вспоминали свою деревню, пусть и глухую, но самую красивую и дорогую на всей земле.
Слушая их тихий разговор, задумались о своем и другие. У каждой бабы имелись семья и друзья. Многие из них еще недавно где-то работали, а вот теперь остались за бортом жизни. Осознавать такое во время просветлений тяжело.
— Как-то там мои дома управляются? — послышался тихий вздох Екатерины.
— Твои уж справились. Их много. А вот у меня единая мать осталась. Все жилы порвет одна, покуда все наладит. Легко ли в одни руки гору дел своротить? Как вспомню, душа кровями обливается. Кажется, имей крылья, рванула бы отсюда прямо домой. И к мамке — в избу! — всхлипнула Дуська.
— А где ж отец твой? Чего матери не подмогает?
— Как и другие. На заработки смотался в город. Уж сколько годов нету! Ровно в деревне делов мало. Спробуй везде самим! Одной картохи полгектара посадили. Да капусты, морковки, свеклы, луку — еще столько, да сад — с деревьями и кустами. Все прополоть, окучить, подрыхлить, удобрить и собрать. А сено корове запасти, а дров на зиму напилить и домой доставить. Пока все справишь, килу наживешь, — роптала баба.
— Оно и в городе не легше. Целыми днями как в колесе. С утра до вечера на работе. Домой воротишься, не отдохнешь. Кухня, дети, муж. В магазины и на базар бегом. В выходные — стирка и уборка. Об отдыхе и не вспомнишь. Разве это жизнь?
— Но иные даже успевают отдохнуть. Причем за границей, во всяких там Парижах, Турциях. Иль они умней всех нас? А может, мамки им помогают?
— Хрен там! Нынешние мамки помогать не будут. Ждут, чтоб их ублажали, а на стари лет с ума сходят!
— Это ты про кого? — подняла голову бабка Женя.
— Нынешние старухи объявления в газеты дают, мужиков себе ищут! В семьдесят лет себя привлекательными называют, хорошими хозяйками. А и мужиков требуют без вредных привычек, обеспеченных материально, с автомашиной, без детей и внуков. Но главное — без мужских проблем. Вот так! Мать из такой старухи — как из меня аэроплан. Мы читали то объявление с бабами в деревне. Хохотали до уссыку, нам так хотелось увидеть ту малахольную. Ить она на воле бегает, чумовая дура. А ей тут должно быть место. Это ж где видано, чтоб за корявую бабку так много мужики давали?
— Да ежли сокол при мужской силе, на хрен его машина? При чем дети и внуки? Я, укажи адрес, сама б за ним пешком сбегала и в грудях принесла, чтоб другие не сглазили мое сокровище.
— А я такого с избы б не выпускала!
— Эх вы, свиристелки, а еще других судите! — ворчала бабка Женя.
— Заткнись, дура! Нам и по сорок нету. Не грех бы вспомнить, чем голый мужик пахнет. Уж укатали б его, согрели! Да совестились в газету про такое писать, вслух сказать о тоске нашей. Тут же — плесень старая, конкурентка лысая сыскалась, соперница, мать ее, суку, черти обоссали со смеху. Ишь размечталась! Ей бы на погосте место присмотреть, она еще про ночную кадриль заводится!
— Екатерина! Слышь? Царица стебанутая! Ты когда с мужиком в последний раз отметилась?
— Ой, давно, девоньки! Уж и не припомню! Но хороший был хахалек, ласковый, горячий. Только я тогда дурной стала, все отталкивала, гнала от себя прочь. До свету вот так. Потом он успокоился, уснул, и я рядом. А он подкараулил, когда я совсем засну, да как вскочил, враз показал, за что бабы мужиков любят и бегают на сеновалы.
— Только один раз с мужиком побыла?
— Не-ет! Всю зиму он ко мне бегал. Где только не заваливал, пока мамка не увидела нас в бане. Ох и отвалила обоим! Рубелем по хребтам. Думали, не выпрямимся никогда. Но ничего, отдышались.
— А у нас сосед! Прикольный такой. Его отец баню построил, так к ним почти вся улица ходит мыться. Этот мужик вместе с сыном за голыми бабами подсматривал. Долго о том никто не знал. Тут я выскочила из парилки в снегу поваляться, а они в окно лупятся оба. Меня не враз приметили…
— Не убыло с вас! Ни у кого не облиняла…
— Во! Все бабы так сказали.
— Значит, умные люди на вашей улице живут, — подытожил кто-то.
— Кто знает? Мы своей кучкой держались — все молодые. А старые там, где скамеек побольше, народу погуще, чтоб было где и кому кости помыть…
Юрий Гаврилович готовил к выписке людей из мужского корпуса и часто задерживался дольше обычного, наблюдая за теми, кого хотел вернуть домой. Вот и сегодня туда ушел, предупредив на всякий случай Таисию Тимофеевну, где его искать.
Главврач шел, вслушиваясь в голоса больных.
— Доктор! — услышал Бронников и оглянулся на голос. Узнал Серегу Платонова, бывшего милиционера.
Жалел этого парня главврач. Много лет на одной лестничной площадке жили. С детства Сережку знал. Добрым рос мальчишка. Никого не обижал. Любил книги. После армии поступил в институт, но пришлось бросить, не потянул оплату. Вот тут-то и уговорили его поступить на работу в милицию. Долго был оперативником. На всяких вызовах побывал. Его брали туда, где другие не справлялись. Сережку в городе уважали. И несмотря на то что работал в милиции, друзей у него было много средь горожан. Он никого не тряс и не прижимал. Защищал от рэкета торговцев и нищих, разгонял дерущихся. Не боясь, ходил по городу в любое время суток, не прятался в подворотнях от встреч с компаниями крепких парней, никогда ни от кого не убегал. Если приходилось драться, умел постоять за себя и домой возвращался на своих ногах. Но однажды его отправили на вызов вместе с другими оперативниками. А когда вернулся домой и открыл двери своей квартиры, увидел жену и сына… Они были не просто убиты, истерзаны. Даже остыть не успели. Жене едва за двадцать. Сыну — всего полтора года. Мальчонка едва научился ходить и, не зная врагов, пошел навстречу убийцам улыбаясь. Протянул к ним руки. И только услышал крик матери, попытавшейся опередить, закрыть собой сына, но было поздно…
Хорошо, что следом за Сережкой приехала дежурная оперативка и сослуживцы поднялись в квартиру, чтобы позвать на срочное задание.
Сергей стоял на коленях перед мертвым сыном…
Оперативники переглянулись. Кто-то срочно вызвал следователя, другие, подняв Сережку, увели на кухню. Он не видел, как увезли трупы, сидел молча, сцепив зубы, уставясь в одну точку. Когда оперативники попытались с ним заговорить, растормошить его, Серега вдруг заорал так, что стало понятно все. Крик сменился жутким смехом. Хозяин принялся крушить все, что попадалось ему на пути в собственной квартире. Сережку связали, а на следующий день привезли в психушку.
Юрий Гаврилович мигом узнал соседа и, услышав от оперативников, что произошло у Платонова, искренне посочувствовал тому.
— Юрий Гаврилович! Скажите, Сергей вылечится или все безнадежно? — спросил Бронникова начальник милиции.
— Пока трудно сказать. Все зависит теперь только от него самого. Но ему еще нет и тридцати. В этом возрасте благоприятный исход случается часто. Но тут есть свои условия. Больному нельзя напоминать о случившемся. И коли хотите ему добра, Сергею нужно поскорее уйти из милиции. Иначе болезнь усугубится и уж какие формы примет, даже предположить жутко! Ему нужна работа без стрессов. Хотя не будем забегать вперед. Пусть вылечится, если повезет. Потом сам решит. Здоровые чаще всего пренебрегают нашими рекомендациями, зато потом попадают к нам уже навсегда…
— Я понял вас! Спасибо за честность! — поблагодарил начальник милиции и положил трубку.
Сергей провел в оцепенении не один день. Он часами сидел окаменело, не видя и не слыша ничего
