горло и убеждал: — Дыши, покуда не совсем достал. Здесь я пахан! И таких, как ты, вонючий пидор, пачками мокрил. Хавай дерьмо свое и лижи ходули, что не кинул тебя, козла, к шпане нашей! Огуляли б в очередь! Иль, как это нынче ботают, оприватизировали твою жопу для русского хрена! Им ведь все едино, кто ты есть, мурло хорячье! Но с пробитой сракой тебя даже в сявки не взяла бы ни одна уважающая себя «малина»!.. Фартовать надо по закону. А коль его не держишь, кой с тя вор? Ты есть выблядок старой потаскухи, сучий ососок, отвалившийся хрен гнилого пидора! Усек? Иль уже откинулся?
Увидел Потапова:
— Нарисовались? Так и быть, отдаем вам падлов. Хиляем, кенты! Мы свое сделали, — пошел к двери Сивуч не оглядываясь. За ним трое фартовых, пряча лица от чекистов, нырнули в дверь.
Вся банда Левана через несколько минут покинула притон. И вскоре все восемнадцать были доставлены в тюрьму.
Лишь глубокой ночью Потапов узнал от Егора все подробности задержания банды.
— Я сначала к своим возник. К Сивучу! Кайфовый пахан… Он сам уже в дела не ходит. Непруха на хвосте повисла. Здоровье подвело. Мешок с купюрами в банке взял. Взвалил на горб. Да так и встал раком. Ни разогнуться, ни хилять, ни дышать… Радикулит! Северный коэффициент, так мы эту хворь называем, одолел в минуту. Все кенты слиняли, а Сивуч, как памятник, раскорячился! И бабки на спине!
— Чего ж не бросил? Убежал бы! — рассмеялся Сашка.
— Бросить деньги? Да ты что? Из него скорее душу вышибешь, чем бабки отнимешь. Он в них зубами вцепился! Стольники! Пачки! Мильёны! Он усирался, но не скинул! Думал, отпустит! И отпустило, когда охрана банка по тыкве ему резиновой дубинкой съездила. Ну да хрен с ним! Червонец погулял на Колыме! Не впервой. Дал зарок в дела не соваться. А тут я подвалил. Он с кентами бухал. Давай их фаловать в дело, чтоб Левана взять. С час уламывал. Упирались. Не по кайфу было. Знали, грузинов много. Все из себя. Не слабаки. Старья нет. А наши — одна плесень. Кому пофартит в таком деле? Я напер, мол, крыша есть, навар, что возьмете, весь ваш. Ну и уломал! Послали сявок, чтоб пронюхали, где Леван прикипелся? Те его у Софки надыбали, когда грузины девок подмяли. Вздумали натешиться, а уж потом свое сорвать. На том мы их и накрыли. Ихнего стремача враз взяли. Он, козел, время даром не терял. Уволок в коридор Дуняшку. Самую сдобную, клевую пташку. Она Сивучу по кайфу пришлась. А тут черножопый решил ее натянуть. Сявки когда вякнули про то пахану — ровно кто окурок в зад вогнал. Взревел Сивуч медведем. Хмель с колгана мигом вышибло. И попер в бардак! На кентов не глядел. Враз посеял, что грузинов больше. Радикулит на хазе кинул. Мы за ним еле успевали. Тут уж и про тебя забыл. Влетел в бардак, аж стены дрогнули! И первым стремача припутал. Он уже натешился с Дунькой. Пахан его за тыкву своей клешней сграбастал. И от потолка на пол кинул. Хотел, как клопа, размазать ходулями. Да Дуняшкин крик услышал. Ее Леван поиметь собрался. Уже подмял. Но девка вывернулась. Он ее загнул в коромысло. И только хотел приноровиться, Сивуч возник. Дунька враз под койку шмыгнула, Леван к окну. Но от Сивуча еще никому слинять не удалось. Припутал за самые что ни на есть… За них с подоконника сдернул. Леван так вопил, что локаторы заложило. Видно, думал, что без мудей остался. А Сивуч ему кляп вогнал. Остальных мы взяли. Кого как…
— А какая разница Дуньке с кем спать? — удивился Потапов и добавил — Путанке лишь бы платили…
— Не ботай, коль не знаешь! У Дуньки свой пахан имелся. Она ни с кем другим не спала. Жила королевой в бардаке. Навроде паханки. Она не путанка — любовница Сивуча. С другими не путалась. Ее силой взяли. За то ответят. И стремач, и Леван, но уже в зоне. Сивуч туда даст знать. Живыми не выйдут. Или не доедут.
— А других как взяли? — поинтересовался Сашка.
— Пятерых с девок содрали. Трое — кемарили, набухавшись. Еще пятеро квасили с вышибалами. Остальные шмонали бардак, навар дыбали. Мы их быстро схомутали. Никто с них чихнуть не успел. Они думали, что легавые. И все вопили, мол, мы вам долю давали! Отпустите, падлы! Это мы, грузины! Протрите зенки! Мы им за то вломили классно. И знай, мои кенты смылись без навара! Не сняли пенки с бардака и грузинов не трясли! — предупредил Егор.
— А почему так? — удивился Потапов.
— Мы не по твоему делу за Сивучем возникли. Он свое решил. За Дуньку грузинов прижал. И если б не отняли, замокрил бы он Левана, как два пальца обоссать.
— Зачем же он ее в бардаке держал? Чего ж не женился на ней? Почему не увел из притона?
— Ну, чудак! На таких, как она, не женятся. Она — в полюбовницах кайфовая. В бабы таких не берут. Фартовый, уж если и вздумает хомут семейный на себя напялить, то возьмет женщину, чтоб она все могла. А девки — для утехи, для баловства. С ними ненадолго. А с женой — вся жизнь. На что девку в хазу приводить? Ее в притоне огуливают. Башляй кучеряво, чтоб с другими не терлась, чтоб самому на руль не намотать. Вот и держал для утехи. Но после грузинов забудет ее. Бросит. Побоится заразу после них подцепить на Дуньке.
— А почему у них деньги не взял?
— Какие? Кто ж на дело с башлями возникает? Они ж не развлекаться, не бухать приперлись, тряхнуть вздумали. Мы им помешали. Так что не обломилось кентам. Но и грузины ни хрена не сняли. Только блядского духа нанюхались! — отмахнулся Егор. И глянув за окно сказал: — Светает. Я похилял. Две ночи не кемарил. Пора… — шагнул в двери и растворился в предрассветных сумерках.
Ни звука удаляющихся шагов, ни дыхания не услышал Сашка. И поневоле удивился фартовому умению появляться и исчезать столь бесшумно, словно тень.
Город еще не знал о поимке грузинской банды. И люди, уходя на работу, плотно закрывали все окна и форточки, спускали с цепи собак.
Этим вечером брошенный в одиночную камеру главарь банды Леван уже давал показания следователю прокуратуры. А через месяц, когда дело было закончено, вызвали в прокуратуру ограбленного фермера. Ему вернули деньги, отнятые Леваном.
— Батюшки светы! Все до копейки! Уж и не мечтал теперь купить комбайн! Выходит, поймали злодеев? Стрелять их надо! Как сорную траву — с поля вон! На что таким средь людей жить? Они весь род человечий испозорили. Нет им места и в тюрьме! А вам — спасибо великое! Знать, Бог нас видит, коль трудовую копейку вернул! Пойду домой. Своих порадую! — шагнул к двери и столкнулся с входившим Потаповым.
— Вот! Видите, прокуратура поймала бандитов! И деньги мои у них отняла! Воротили их нам. А вы — бездельники! Ничего не можете! Зазря хлеб едите! — хотел выйти в двери, но в них появилась Софка. Увидев Потапова, чуть на шею не повисла. Все лицо обслюнявила поцелуями:
— Как же мы тебя любим! Чего ж не зайдешь на огонек, соколик наш! Если б не ты, убил бы всех нас этот Леван со своими бандюгами! Как вовремя ты успел!
Фермер, услышав это, покраснел до макушки. Сконфузился. Не знал, что и сказать теперь. Неловко переступал с ноги на ногу. И воспользовавшись очередным приливом нежности бандерши, сунул деньги за пазуху, шмыгнул в дверь.
Вернули все ценности и бандерше Софке. Та следователя в порыве нежности в своих объятиях чуть не задушила. Забывшись, где находится, пообещала на ночь самую лучшую девочку дать бесплатно. Следователь краснел до пяток от такого предложения. А Софка, вспомнив, что находится в прокуратуре, решила поскорее убраться восвояси.
Потапов знал, что поимка банды и даже полная ее изоляция еще не означают, что чекисты могут спать спокойно.
За два дня до суда над грузинской бандой чекисты узнали, что Леван убит. Кем и когда — пока неизвестно. Но следствие началось.
— Рука нашей доблестной милиции. Кто-то испугался, что на суде главарь назовет сообщника из органов. Видно, ему обещали побег. Может, даже хотели его устроить. Но что-то сорвалось. Потому решили убрать. Не зря на допросах так рьяно отрицал связь с милицией. Те обещали, он надеялся. Конечно, под слово — никого не выдать… А на суде
Левану терять уже было нечего! Но кто этот пособник? Нам еще, чувствую, придется с ним столкнуться, — говорил Потапов Соколову.
Вадим сидел расслабившись. Слушал и курил.
— А как ты думаешь, Вадим? Кто из милицейских мог с бандой стакнуться?
