погибшего.
Волк, взвыв, метнулся в тундру. Понял, двоих не одолеть, не выстоять и не осилить. Но медведь не отступил. Старый хозяин острова, он собрал в комок все силы свои и бежал за волком. Но тот был моложе. И тогда… О! Таких прыжков Яровой не ожидал. Медведь тучей летел. Черным вихрем. По шести метров — не меньше один прыжок. Все громадное тело его подобралось в пружину. И ураганом настигало волка. Тот понял. Пригнулся к земле. Хвост— под брюхо. Голову вниз. Может не порвет? Может только ударит?
Но нет. То летела не просто злоба, то была сама ярость. Медведь налетел ураганом. Не махал лапой. Наступил на волка всей тяжестью громадного тела, стал рвать на куски. Не дав крикнуть. Аркадий возвращался в Ягодное. Страх прошел. Вот только дрожь. Противная, неуемная, все еще пронизывала тело. Он думал: «Вот так и убийца Скальпа, как этот волк. Силен, покуда уверен, что не получит достойно за все. Но расплата… От нее никто не ушел. Справедливость возмездия всегда рядом».
Когда Яровой вернулся в Ягодное, сопровождающий сказал, что ему показалось, будто кто-то в тундре стрелял. И вопросительно глянул на следователя.
«Сказать или не сказать? Расскажи — не поверит, или потом распустит слух о невозможном. Сочинит легенду. И потом попробуй узнай, что прибавит к истине? Да и кто поверит в то, что медведь спас его — чужого, от волка. Еще смеяться начнут. Нет, уж лучше оставлю я это для своих мемуаров. Когда-нибудь засяду за них и расскажу, как зверь спас жизнь мне— человеку. Зверь!» И, повернувшись к сопровождающему, ответил: — Вам действительно показалось. Ничего такого не было.
Вечером Яровой уезжал на катере из Ягодного. На фоне темнеющего неба он отчетливо увидел медведя, вновь пришедшего к могиле Николая. Зверь словно рассказывал другу, как сегодня он помог человеку. Выручил его из беды.
Никто из приезжающих не знал, как все эти годы, каждого из них, уходящего в тундру, сопровождал и охранял медведь. Он старался остаться незамеченным. Лишь дыхание выдавало его. Но он был последователен, считая всех людей, по звериному своему недомыслию, друзьями или братьями своего друга. И оберегал так, как берег бы их Николай. Он стал его тенью. Старой и усталой. Он много раз рисковал своею жизнью за незнакомых людей. Они того не знали.
— Он любил их…
Яровому в этот раз повезло. И, несмотря на предупреждения, добрался он до Тигиля самолетом довольно быстро. Отнеся удачу за счет случайного везения.
Да и то, не лишне вспомнить, нигде не ждал самолета более трех часов. К тому же погода стояла, как на заказ. Ни дождей, ни туманов, типичных для этой поры года в Корякском национальном округе. Правда, тепла еще не было. Но это уж слишком многого надо захотеть на земле Камчатской. И Яровой радовался тому, что в этот раз он избежал всех нарт, морей и ожиданий. Подлетал к Тигилю в самом радужном настроении. Сразу же решил сходить в районное отделение милиции и узнать все подробности о пребывании здесь Веника, по кличке Клещ. А потом, отдохнув ночь после всех дорог, если ничего существенного не удастся узнать, поехать в Воямполку. В село, входящее в Тигильский район, но самое дальнее, заброшенное.
В отделении милиции ему сказали, что начальник на совещании в области и вернется лишь через три дня. Три дня… Столько ждать он не мог. И, отыскав с помощью заместителя начальника милиции нарту и каюра, согласившегося доставить его в Воямполку, в этот же вечер покидал Тигиль, решив разузнать о Клеще по возвращении.
Еще не старый коряк, Юрий Сазыкин, сказал Аркадию, что до Воямполки они доберутся за три-четыре дня. Предупредил, что ехать придется по тундре. А снег уже стал отпускать, поэтому нужно взять сапоги. Иначе простыть недолго.
Яровой достал сапоги. Переобулся. И нарта выехала в ночь. Каюр сказал, что по морозу ехать будет и быстрее, и легче. Яровой обрадовался этой возможности — не задерживаться в Тигиле, не искать ночлега. А сразу в путь.
Нарта быстро промелькнула по улицам и, выскочив за село, понеслась по сопкам. По спокойным спускам и подъемам. Поскрипывал под нартой схватившийся морозцем снег. Собаки бежали дружно, легко. Высыпавшие на небе звезды внимательно следили с высоты за упряжкой. А она летела по сопкам стрелой.
— Хорошо, однако! — повернул к Яровому раскрасневшееся от морозца лицо каюр.
— Любишь тундру? — спросил Аркадий.
— Тундра — это я! — рассмеялся каюр. И добавил: — Сейчас последний спуск и тундра. Большая, как небо — дом Кутха. Наша тундра особенная.
— Чем?
— Звонкая — как птица, сильная — как молодой олень — и, глянув вперед, вдруг закричал собакам: — Кых! Кых! (Право! Право!).
Вожак послушно направил упряжку. Собаки быстро бежали по спуску. Кончились сопки. Нарта побежала по темной, загадочной тундре. Тундра звенела под полозьями нарты, подхватывала эхом голоса людей, дыхание собак и уносила далеко-далеко. К самому небу.
Белая, будто седая, луна устало выглянула из-за туч. И выхватила тундру такою, какою она бывает лишь ночью. Маленькие деревца, как седые подростки, в иней вырядились. Жить не начали, а уже поседели. Вот около одного деревца вожак остановился. Деловито задрал ногу. На каюра извиняясь смотрит. Потом на луну, на упряжку и, снова заскочив вперед, мчится по тундре. Покуда силы есть, надо торопиться.
Ночь в тундре. Под искристыми льдинками-звездами. Под лунным, будто мертвым светом… К утру упряжка привезла всех в оленеводческую бригаду. Собаки, почуяв отдых, сразу прилегли. Каюр позвал Аркадия в чум.
— Пошли. Надо поесть. Живот согреть. Без этого — заболеем. Сейчас мяса горячего поедим, чаю попьем. И спать.
— Спать?! — остановился Яровой.
— Ну да! Через пару часов ехать нельзя будет. Снег согреется. В тундре шагу не сделаешь!
— Тогда поехали! Зачем останавливаться. Пока можно ехать, надо ехать.
— А где горячее мясо найдешь? Где спать будешь? Мы всю дочь ехали. Промерзли. И теперь ехать? Нет. Собачки устали, я замерз. Надо отдыхать.
— Послушай, Юра, я сюда по работе приехал. Мне каждая минута дорога. Я проехал полсвета. Я очень торопился. Я не отдыхал. А ты заставляешь меня спать. Не могу. Ты понимаешь?
— Днем ехать нельзя!
— Надо.
— Не могу!
— Юрий! Я пойду пешком. Но это будет позором для тебя. Все намыланы[27] Тигиля узнают об этом и никто не поедет с тобой в тундру! Никто! Ты слышишь меня?
Сазыкин сплюнул зло:
— Иктп ачваньяк! [28] — крикнул он на Ярового и, подняв собак, вскочил на нарту. Всю дорогу он молчал. Словно не было за спиной никого.
Так прошел час, второй. Солнце, взошедшее над тундрой, стало греть. И снег, оттаявший, рыхлый, быстро заморил собак. Они уже не бежали, а едва плелись, утопая, проваливаясь в снегу по брюхо.
Нарта переворачивалась то на одну сторону, то на другую. Яровой с каюром молча ставили ее на полозья. Шли следом.
Время тянулось медленно, бесконечно. Казалось оно остановилось, завязло в снегах. Аркадий глянул на часы. До полудня еще час, собаки совсем из сил выбились. Еле плетутся. Каюр молчит. Скулы его побагровели. Надо дать отдохнуть собакам. Но что делать? Не предлагать же этому попутчику во второй раз.
