Утро без рассвета. Сахалин

—

Конечно. Плотогонам выплачивают премии.

—

Какие? — удивился Яровой.

—

По итогам работы.

—

Я внимательно проверил ведомости по начислению зарплаты и все остальные платежные документы, но, поверьте, ведомостей по выплате плотогонам премиальных — не нашел в бухгалтерии Нышского участка сплава.

—

За какой промежуток времени вы смотрели документы?

—

За первый квартал нынешнего года.

—

Да. Это зимние месяцы. И в это время сплава по Тыми не было. Потому и премии не было.

—

Я уже знаю об этом. Но по документам сплав был!

—

Задел создали. Ничего удивительного. Успели справиться. Обеспечили порт. И указали в документах наличие сплавных работ, когда люди заняты были на другой работе. Но они не простаивали! Вот что важно. А то, что в своих документах нышцы назвали заготовку дров — сплавом, так это для того, чтобы иметь возможность оплатить плотогонам их зимние месяцы по среднесдельной. Вот так. Я им за это, конечно, всыплю. Но ведь и понимаю я их. Нужно исходить из интересов людей, чтоб не растерять их. Заинтересовать. Они от этого оттолкнулись. Не в свой же карман положили, — говорил начальник.

—

Возможно, вы и правы в чем-то…

—

Я уверен!

—

Что ж, не спорю. Тогда у меня к вам еще один вопрос.

—

Слушаю.

—

Скажите, начальник Нышского сплавучастка в марте был на материке?

—

Нет.

—

Вы уверены?

—

Что за вопрос? Разумеется, уверен.

—

Вы его не посылали в командировку?

—

Нет.

—

А по личным делам? Не ездил?

—

Да нет же! Вот в марте он был здесь у нас. На совещании.

—

Какого числа? — поинтересовался следователь.

—

Десятого марта.

«Что ж, возможно тогда и купил билет», — подумал Яровой и спросил:

—

А уехал он когда?

—

Совещание было однодневным. А что случилось? — привстал начальник управления.

—

Скажите, когда он вернулся в Ныш?

—

Одиннадцатого марта. Я звонил ему утром 12 марта. Спросил как добрался. И дал задание провести подготовку катеров к предстоящей навигации. Вот здесь у меня даже отметка об этом имеется, — перелистав настольный календарь, — показал начальник с

в

ои мартовские записи.

—

Он сам вам отвечал по телефону? — поинтересовался Яровой.

—

Понятно, сам. Я его голос хорошо знаю. А что все-таки случилось?

—

Я веду следствие. И уж извините, но в нашей работе есть свои аспекты, сначала докажи — потом расскажи.

—

Да, но вы спрашивали о поселенцах, потом о начальнике участка. Я ничего не могу понять. Какое отношение они могут иметь друг к другу? — спросил начальник управления.

—

Вы же сами говорили, что коллективы у вас спаянные. Различий не делаете. Прошлого не помните. А теперь меня спрашиваете о взаимосвязи одних и других. Вы мне без вопросов долго и подробно говорили о том, о чем спрашиваете теперь меня. Но зачем? Да и сказать мне нечего. Следствие идет. Когда оно будет закончено, все станет на свои места. А пока есть лишь версии и предположения. Но о них не стоит говорить.

Следователь направился в областную прокуратуру, куда должны были при

й

ти ответы на запросы, сделанные им в Одессу.

И вскоре Яровой держал в руках полученный из Одесского угрозыска пакет. В присланных документах говорилось:

«Согласно номера перевода перечисленную сумму получила указанная Зоя Казимировна Русакова, известная в преступном мире но кличке Гиена. Ранее была связана с ворами, обкрадывала мужчин, приглашенных на ночь. Клиентов спаивала. Была знакома с вором по кличке Клещ. Состояла с ним и в интимных отношениях. Как намеревалась истратить или потратила полученную сумму, установить не удалось. Поскольку из своей квартиры Русакова уехала в феврале нынешнего года и больше не появлялась по прежнему месту жительства. Соседка, знавшая ее, сказала, что Зоя решила выйти замуж и для этой цели выехала из Одессы, чтобы изменить образ жизни и обстановку, которая не напоминала бы ей о прошлом. Да и мужу ничего не стало бы известно. За кого она собиралась выйти замуж, куда уехала — установить не удалось. В сберегательную кассу Русакова не относила деньги. Все сберкассы проверены. В аэропорту Гиена билет не брала. Во всяком случае на свое имя. Проверены корешки билетов во всех кассах аэропорта. Результат отрицательный. В последние месяцы, по показаниям той же соседки, Русакову никто не навещал. Изредка ей приходили письма но об отправителе их соседка ничего не знает. Русакова о них никогда не рассказывала ей. Удалось установить, что в последние два года Русакова не поддерживала связи с преступниками. Ни с кем не общалась. Дальнейшие ваши вопросы пересылаем в Ереванский уголовный розыск…»

Яровой смотрел на фото Гиены, приложенные к сообщения угрозыска Одессы.

Крашенная блондинка. Лицо скуластое. Одутловатое. Черт лица блеклые, стершиеся. Маленькие злые глаза, светлые жидки ресницы. Нос кривой, видно, был перебит когда-то. На вид немногим более сорока лет, если закрыть глаза на частую сеть морщин Они пролегли в углах рта, глаз. Порочные морщины бегут по щекам прорезают лоб. Частенько эта женщина увлекалась спиртным. Во веки какие опухшие…

Гиена… И Яровой вспоминает бред Журавлева. Припомнилис

ь

слова и о том, что она свободна и еще имеет шанс остаться в живы

х.

А он — поселенец и должен вернуться…

«Уезжай! Иначе Клещ убьет тебя! Сначала тебя! А пото

м

и меня!» — всплыло в памяти.

Аркадий размышлял. Конечно, речь шла о ней. Второй Гиен

ы

быть не могло. Ведь Беник знал Русакову еще по «малине». Е

й

послал перевод. Но не только свои деньги послал. С вклада Клещ снято пять тысяч рублей. А выслал пятнадцать тысяч. По пять тыся

ч

снято со счетов Мухи и Трубочиста. Но они деньги никуда н посылали. Никаких крупных покупок не делали. Значит, отдали и

х

Клещу. Доли равные. Значит, для общего дела, в одинаковой степен

и

важного для всех троих. Деньги были посланы женщине, котора

я

сама никогда не занималась «мокрыми делами». Лишь спаивала. Заманивала в постель и обкрадывала. Но Журавлев, да и Сенька, н

е

могли знать Гиену. До лагерей не знали ничего друг о друг

е

и промышляли в разных городах. Никогда не встречались. Гиен

а

тоже всю жизнь прожила в Одессе.