от боли. Шеф все предусмотрел. Загнул ее лицом в диван и содрал нижнее:
— Не смей меня трогать козел! — орала Юлька, но было поздно. Мужик ни на секунду не выпустил ее из рук, держал, как в наручниках. Звонил телефон, мужик не обращал на него ни малейшего внимания. Он терзал бабу до вечера, пока та не взмолилась. Едва отпустил, Юлька вмазала пощечину и снова оказалась во власти мужика. Он не щадил. Крутил бабу как хотел. К ее словам и мольбам оглох.
— Я тебе, стерва, покажу, как к мужику лезть с пощечинами, — ставил бабу на колени.
— Отпусти, отморозок проклятый!
— Ну, дрянь! Держись! — перекидывал в воздухе и, разложив на полу, изощрялся над Юлькой как хотел.
Лишь к полуночи подошел к шкафчику, глотнул коньяк прямо из горла и снова подошел к бабе:
— Отстань! Оставь меня! — одевалась Юлька.
— Как человек ты редкая дура. Но как баба клад, сокровище! Равных мало! Беру тебя! Для себя, конечно. Иногда мы этим будем заниматься. Ну, а чтоб не раздумывала, вот тебе аванс и плата за сегодня! — достал из портмоне деньги:
— Я тебе не проститутка! — отшвырнула руку.
— Ты секретарша! Путанок мы не берем! — притянул Юльку и, ощупав всю, спросил:
— Еще хочешь?
— Отстань! — рванулась к двери. Вадим Евгеньевич поймал, сунул деньги в лифчик и сказал:
— Давно с мужиками не была. Ох, и сладкая ты баба! Короче! Завтра жду на работу. Погоди! Тебя домой отвезет водитель. Скажи куда ехать, он мигом доставит.
Юльку привезли к самому подъезду. Ох, и наревелась, войдя в квартиру. Стала раздеваться, а тут деньги выпали. Пересчитала и удивилась. Три аэропортовских получки. Сразу высохли слезы:
— А может, пойти на эту фирму? Шеф щедрый. И уж если честно, мужик что надо, но не желанный, грубый отморозок! Сущий козел! Как с таким работать? Нет, не пойду к нему. Он так и будет пользовать меня как подстилку. Скрутил в жгут и сделал что хотел. Наверное, он всех своих вот так насилует. Даже у его водителя глаза как у карася навыкате. Ни одним словом не обмолвился, сидел, что усравшийся.
— Надо Юрию Михайловичу сказать, что у него за друг и как он со мной обошелся. Хотя, а что шефу сделает? Тот ответит, сколько заплатил, тот и заткнется. У самого Аленка на панели зарабатывала. Там с каждым клиентом не побрешешься, — легла в ванну.
Утром уже собралась в аэропорт, вернулась к зазвонившему телефону:
— Ты еще спишь? А я жду! Давай продолжим вчерашнее. Ты мне понравилась. Всю ночь тебя вспоминал. Давай одевайся. Я высылаю за тобою машину.
— Не надо. Я на свою работу ухожу. Там хоть в душу не плюют, не унижают. Думаешь, за деньги можешь купить все и всех?
— Дурочка! Помни, прежде всего, я ни на каждую полезу. Я вовсе не унижал! Да и можно ли обидеть близостью? По-моему, мы очень подходим друг другу и хорошо сработаемся. Немножко лоска тебе придам, станешь незаменимой секретаршей. Тебе со мной будет хорошо! Ты ни о чем не пожалеешь.
— Нет! Я не могу, слышите! Забудьте все! Вы взяли силой. А у меня есть человек!
— Ну и что? Твой мужик не стенка! На время подвинется.
Я не хочу больше встречаться с вами!
Ну и зря! Да, я был немножко грубым. Но и это из-за тебя. Давай забудем недоразумения и вспомним приятное. Тебе ведь тоже было здорово со мной. Я это почувствовал. Давай встретимся. Ну, пусть не сегодня, так завтра. Ты позвони, я жду, слышишь, Юлия?
— Вот черт навязчивый! — положила трубку и вспомнила, как сама искала встреч с теми двумя мужиками, с какими провела совсем немного времени. Они не искали и не хотели встретиться с Юлькой вновь. И только этот, овладев ею по-бандитски, просит не забывать, говорит, что с нею ему было здорово. Ну и шеф лишь на время, попользуется, а когда надоем ему, выкинет как прежних, они постарели, сам так сказал, что перестали волновать и зажигать его. А я снова останусь одна и уже на всю жизнь. Престарелые секретарши не нужны никому. Уж так случилось, не стоило мне ездить одной, — едет на работу Юлька.
— Чего ты опоздала? Проспала? — позвонил ей Мишка, едва она переступила порог.
— Мне Надюша звонила, просила передать, что мать хочет тебя увидеть. Умоляет прийти. Наверное, нужно поговорить с тобой. Состояние неважное и с каждым днем все хуже. Отказывается от еды, капризничает, ругается. Тяжело с нею. Но сеструха терпит. Наезды ей не внове. Всякое слыхала. А тут все плохие слова забыла. Навести ее, может, эта встреча будет последней. Умирающей нельзя отказывать. Послушайся моего совета.
Юлька после работы пошла к Елене. Двери открыл Юрий Михайлович и сказал:
— Нам с тобою о многом поговорить надо. Когда будешь уходить от Елены, скажи мне. Я отвезу тебя, там и поболтаем обо всем. Договорились?
Юля вошла в комнату Елены, пропахшую лекарствами, стойким, гнилостным запахом болезни.
Елена лежала на высокой, тугой подушке и хорошо видела каждого входящего:
— Пришла, моя дочка! Я знала, ты меня не забыла и обязательно навестишь! Ждала всякий день! Ну, садись поближе. Так давно не видела. Ты совсем взрослой стала…
Юлька не узнавала Елену. Куда что делось? где та сверкающая, моложавая женщина с постоянной улыбкой на лице, со свежим макияжем, укладкой и маникюром, всегда аккуратно и модно одетая.
— Юля! Подойди ближе! — пытается привстать, но сил не хватает. Обтянутый желтой кожей скелет, еще цепляется за жизнь, но она уходит спешно, проскакивает меж пальцев:
— Юля! Этот дом твой! И все, что в нем твое! Так по контракту. Я все оплатила своей жизнью. Вон там, в комоде, в ящичке, мои украшения и деньги. Все забери, никому не отдавай, оно твое! Много получишь. Жить будешь богато. Может, я что-то не так, где-то обделила, но я свое с лихвой тебе отдаю. Я за все поплатилась сполна. Слышь, Юлька! Я любила вас с Борисом! Только вас! Но мне никто не верил. Только моя смерть убедит. Я наказана проклятьем, потому умираю. Много чего хотела, а получу маленький клочок земли. На нем не будет цветов. Они не вырастут на проклятой могиле. А и посадить их будет некому. Разве только ты сжалишься. И полив мою могилу своими слезами, посадишь цветы, и они расцветут прощеньем. Передай отцу своему кольцо. То, какое он надел мне в день росписи. Я никогда его не снимала. Считала Бориса своим. Теперь отпускаю. Подожду его там. Встречи не минет и снова будет моим. Но уже навсегда. Я никому его не отдам! — застонала от боли. Юлька сделала обезболивающий укол. Елена вскоре успокоилась и снова заговорила:
— Смотри! Не отдавай ничего Аленке и Юрию Михайловичу. Здесь ихнего нет. Так по контракту. Он у меня вот здесь, под подушкой, чтоб никто его не забрал, берегла до твоего прихода. Ты не только дочь, ты наследница!
— Не нужно мне ничего! Лучше бы ты жила! Все отдала бы без раздумья, чтоб вернуть наше прошлое. Оно было счастьем! Ты, не спросив, променяла его на мираж. Мы потеряли все: счастье, семью, друг друга. Чем это заменишь? Эх, мамка! Как ты обидела нас с отцом! Разве такое забудем?
— Прости, Юля! Я ошиблась, как спотыкается много женщин. Но их прощают, потому что любили. А меня прокляли все! Ты даже не хочешь принять мое, что отдаю уже на краю могилы.
— Мне не нужно чужое! Ты за него поплатилась жизнью. Отдай, верни вместе с контрактом и уйдешь прощенной.
— Ты, Юлька, дура! Или я зря жила, чтоб отдать то, за что поплатилась здоровьем? Они никогда не любили меня. И только ты, моя капля крови, будешь тут полной хозяйкой. И я буду знать, что не зря жила! — закричала от боли Елена.
— Ты не бойся, скоро все закончится. Я уйду тихо…
— Верни все, тебе будет легче умереть. Чужое никогда не пойдет впрок. Ты хочешь взять много, но не возьмешь и малое, уйдешь с пустыми руками. А я не захочу повторить твою участь. Ты мало жила, но принесла много горя нам с отцом и себя наказала. Зачем это было нужно? Кому в радость твое нынешнее? Умоляю, верни все! Не жалея, отдай хозяину! — просила Юлька.
— Ты всегда была глупой. Так и есть, в свою бабку пошла. В Анну! Она сдвинутая, всю жизнь проканителила в дурах бессребреницах, хотя могла быть очень богатой. А умрет нищей. Такой и твой удел. Уходи, дурное семя. Не рви мою душу. Я и впрямь впустую жила. Жаль, что ты у меня одна на всем свете и то неудачная! — отвернулась от Юльки, из глаз выкатились слезинки. Елена не поняла и не захотела
