обезоруженные и бессильные, были бы самоубийцами, если бы попытались броситься на державы, вооруженные до зубов. Такой поступок мог бы вызвать восстание, которое послужило бы предлогом для того, чтобы для побежденных были выкованы еще более тяжелые цепи. Надежды этих жертв основаны на возможности разложения в стане самих победителей, вследствие разрушения, которое они создали и которое распространяется и превращается в мировой экономический кризис. Надежда победителей построена на расчете и продлит свое господство путем создания новых жертв. Поэтому возможны ужасные войны на континентах Азии и Африки, и в настоящее время восставших расстреливают небольшими группами в Бирме, во французской Азии, на голландской Яве и в большем количестве в Индии, и где Китай никогда не знает покоя. Жадность белой расы вызовет мировой бойкот против нее и, быть может, разрушительные набеги в духе большевизма.
Я пишу об этих возможностях с сознанием, что только социальная революция может сделать их невозможными. Я хочу показать, что будущие войны уже никогда более не могут быть такими относительно безвредными, какими были войны периода 1776–1897 годов, когда проблемы независимости и освобождения делали большинство войн популярными и когда граница между войнами и восстаниями была часто почти неуловима. В то время воевали только солдаты, оружие было примитивно по сравнению с нынешним, а личные права невоюющих в значительной степени соблюдались. Такие войны относятся к прошлому, а грядущие войны будут войнами на истребление с целью предотвратить восстания нынешних рабов. Это будут войны финансистов в поисках добычи, войны фашистов, страдающих манией убийства, войны для увековечения эксплуатации в других континентах, войны для уничтожения свободы там, где она развивается, для уничтожения социализма, для увековечения нынешнего страшного рабства.
Противодействовать таким преступлениям при всякой возможности должно быть личным делом каждого. Этим путем мы устраняемся от участия в войне, мы сопротивляемся убийству и порабощению людей. Но нет прощения анархисту или вообще какому бы то ни было человеческому существу, принимающему участие в подобных войнах на стороне сильного, наилучше вооруженного, имеющего шансы победить и поработить новые массы людей. Бакунин, Реклю, Кропоткин, какими они были во время войн 1870 и 1914 годов, должны быть оправданы в силу их личного характера, который не оставил им выбора. Они не знали ничего лучшего и хотели действовать, как можно лучше. Но не может быть прощения за участие в будущих войнах. Если участвовать в них будут анархисты, то этим они сами себя устранят из нашей среды: если они возведут свое преступление в теорию, то к ним можно отнестись только с презрением, если же они молча уйдут прочь, то забудем о них.
Мы живем в век быстро идущей жизни. Последние 150 лет видели развитие, перестройку, переоценку, возвышение и падение стольких идей и идейных течений. Отношение к войне также прошло через описанные здесь этапы: от войны династической до войны демократической, утверждающей национальное освобождение, идущей почти до международного восстания и, таким образом, завоевывающей сердца наиболее бескорыстных, романтических и смелых людей, придерживавшихся передовых, революционных взглядов. С тех пор война, неисправимое зло, снова спустилась до войны империалистической, до войны во славу честолюбивого национализма. Эти этапы отмечены такими людьми, как Вашингтон, Лафайет и первые генералы Французской Революции: Гош, Моро и другие, а позднее — Гарибальди. Но в 1914–1918 годах война велась бездушными техниками–генералами, стоявшими во главе ученейших генеральных штабов. Это были техники, заведовавшие войной.
В грядущих войнах, которые будут вестись с помощью ядовитых газов и массового истребления населения, характерными фигурами будут отравители, укрывшиеся в подземных лабораториях, и люди, с безопасного расстояния убивающие, калечащие и уничтожающие' в огромном количестве мужчин, женщин и детей, с помощью продуктов современной и минувшей цивилизаций.
Грядущие войны уничтожат населенные центры старой социальной жизни, накопления культуры, искусства, воли, таланта и энергии. Оставшееся в живых население будет рассеяно по лесам и будет вытеснять население окраин с цивилизованного мира. Это означает, что прогресс будет уничтожен и что будущее ближайших поколений будет в руках наименее развитых элементов населения или в руках завоевателей, пришедших из менее цивилизованных стран. Все это означало бы уничтожение всех надежд на прогресс на неопределенный период. Человечество было бы отодвинуто в самые мрачные периоды начала средних веков, когда города предавались грабежу, центры знания разрушались, а население было бедно и редко.
Таким образом, война в нынешний век химии неизбежно будет отличаться от того, чем она была еще при нынешнем поколении. Многие из нас еще помнят героического Гарибальди, умершего в 1882 году, и те же люди дожили до дней, когда отравитель становится героем войн, приготовления для которых делаются теперь более интенсивно и с большими расходами, чем когда бы то ни было раньше, при всеобщем народном безразличии и еще большем равнодушии, чем раньше.
Народы, а также некоторые из наших товарищей, приняли участие в войне 1914 года в убеждении, что это будет геройская война в духе Гарибальди. Они жестоко ошиблись. Война очень скоро оказалась безобразной, томительной, механической войной. Они привыкли к этому с течением времени, и теперь воображают, что будущая война будет подобна минувшей войне, будет такой же изнури–тельной войной в траншеях, прерываемой лишь несколькими геройскими атаками. Неужели они вечно будут позволять себя дурачить? Разве может анархист колебаться в вопросе о том, что делать в подобном случае?
Прогрессивные идеи распространяются разными путями. Можно изложить людям целый ряд идей и убедить их в истинности всей совокупности этих идей. Тогда отдельные идеи неизбежно и самопроизвольно зарождаются в людях. Так, например, убежденный анархист неизбежно будет антимилитаристом, другом мира, безусловным врагом войны.
Можно также объяснять каждую идею особо, доказывать ее, и тогда, исходя от этих идей, логично мыслящий человек приходит к целому, часть которого составляет каждая из этих особых идей. Тогда человек, который видит ужасы войны и милитаризма, приходит к тому, что делает войну неизбежной: государства, которые всегда бывают эгоистичны и всегда соперничают друг с другом. Он видит, что только уничтожение государства может обеспечить мир, а это уничтожение государств означает анархизм.
Иногда идею доказывает человек, применяющий ее на деле. Наблюдая это, люди приходят к пониманию совокупности относящихся сюда идей. Таким образом, когда лучшие из людей часто отказываются от военной службы, отказываются убивать других людей по приказу свыше, когда они становятся мучениками во имя этого, тогда люди понимают, на каких высоких принципах основан этот поступок и видят весь механизм организованного себялюбия и жестокости, понимают роль государства и начинают понимать анархизм.
Или, наконец, люди становятся на правильный путь в качестве сознательных или пока еще не сознательных бунтовщиков. Они отказываются участвовать в организованном убийстве, в отравлении людей по приказу власти, в защите интересов своих эксплуататоров и в изготовлении оружия, в выделке ядов и взрывчатых веществ для уничтожения целых народов. Чудовищность того, что им приказывают делать, заставит их увидеть преступность современного государства, которое уже больше не является общественно–полезным учреждением, каким оно претендует быть, а просто самым антиобщественным учреждением, какое только можно себе представить. Увидев это, бунтари станут отделяться от этого антисоциального организма и станут решать свои дела по взаимному соглашению, миролюбиво и доброжелательно.
Это показывает, что к данному вопросу можно и нужно подходить с разных сторон и что для анархистов возможна только одна позиция по отношению к войне, — безусловная вражда к ней, воздержание от нее, борьба с ней и непрерывное противодействие всему, что ведет к ней. Мы стоим в стороне от государства, не стремясь быть избирателями, не желая быть политиками и участвовать в выборах. Мы не жаждем быть у власти и не хотим быть орудием власти, какого бы рода она ни была. Мы не поддерживаем государства интеллектуально, не возносим ему хвалу, как это делают раболепствующие писатели и ораторы. Мы стоим вдали от государственной деятельности. Как же можем - мы отречься от этой борьбы и этой позиции, ставши на сторону государства во время войны?
Мы становимся на сторону человечества, которое шире, старше, бесконечно благороднее, чем все государства, которые, исторически говоря, являются временными надстройками, весьма сомнительной ценности и, без сомнения, не очень значительной прочности. Человечество будет жить и после того, как государства исчезнут, его полная и настоящая жизнь станет развертываться только тогда, когда людей
