смотрели глаза, которые время от времени открывались и закрывались, - профессор Руссмоллер, если это был он, жил!
Джеймс предпочел бы сбежать отсюда, но приказал себе остаться.
- Вы меня слышите? - спросил он. - Можете меня понять? Никакой реакции. Джеймс повторил свои вопросы погромче - тщетно. И вдруг его охватила безудержная, необъяснимая ярость. Он схватил эту спеленутую куклу и затряс ее, крича:
- Да проснитесь вы! Выслушайте же меня! Вы должны меня выслушать!
Неожиданно в этом древнем лице произошла какая-то перемена, хотя Джеймс не смог бы объяснить, в чем она выразилась. Возможно, то было едва заметное движение, чуть напрягшаяся кожа, например, - искра жизни, тлевшая еще в этом теле, проснулась. Бескровные губы округлились и едва слышно прошептали:
- Зачем вы меня так мучаете, дайте мне умереть!
- Профессор Руссмоллер! - воскликнул Джеймс, приникнув почти вплотную к изможденному лицу. - Ведь вы профессор Руссмоллер, правда?
- Да, это я, - прошелестел ответ.
- Я должен спросить вас кое о чем. В некоторых заводских подземных установках произошла самоперестройка - и производительность их возросла. Вы имеете к этому отношение? Вы или ваши люди?
В чертах морщинистого лица Руссмоллера отразилось что-то вроде отвращения. И вместе с тем оно удивительным образом очеловечилось, оставаясь в то же время страшной гуттаперчевой маской.
- Это люди… - На несколько секунд наступила тишина, а потом прозвучало нечто вроде вороньего карканья - Руссмоллер смеялся. - Мои последователи! Болваны они, ничего не смыслящие болваны. И ничего-то они не умеют, ничего, ничего.
- Но ведь они занимаются наукой! - прошептал Джеймс.
- Наукой? Наука мертва. И ей никогда не воскреснуть. Она умерла навсегда.
- Но им известны символы, формулы!
- Пустые знаки, пустые формулы. Но не их содержание… Эти люди делают вид, что погружаются в размышления. Но не мыслят. Мыслить трудно. Люди отучились мыслить.
- Но кто же, - воскликнул в отчаянии Джеймс, - кто усовершенствовал заводские установки? Ведь там что-то происходит, вы понимаете? Происходит!
Его слова отскакивали от угасающего сознания ученого, как от обитой резиной стены.
- Никто не в силах ничего изменить. Никто ничего не понимает. Никто не в состоянии мыслить. - Руссмоллер умолк. Потом снова едва слышно произнес: - Я бесконечно устал. Дайте мне заснуть. А лучше дайте мне умереть!
Лицо его замерло. Губы впали. Из уголка рта потянулась тоненькая струйка слюны. Джеймс повернулся и побежал прочь.
Джеймс Форсайт не выполнил свою задачу и в результате утратил свою индивидуальность. Однако в том положении, в которое он попал, это не казалось ему столь уж страшным; более того, он даже усмотрел в нем выход для себя, ибо теперь его мучила сама проблема, а вовсе не последствия собственной неудачи. Что все-таки происходило на автоматических заводах, в кибернетических садах, в электронных устройствах, собирающих данные извне и изнутри, сравнивающих и снова превращающих эти данные в импульсы управления? Где люди, которые могли бы воспользоваться такими данными? Или Руссмоллер прав и такие люди перевелись?
Что бы Джеймс ни предпринимал до сих пор, было необычным и даже до какой-то степени опасным, но ведь в конце концов он работал по поручению полиции, которая защитит его и прикроет, если с ним что- нибудь случится. Он обладал даже привилегией, единственной в своем роде в этом государстве непрерывности, - ему разрешено срывать пломбы и разбирать механизмы, не опасаясь наказания. Однако теперь ему предстояло сделать то, за что пощады он не получит, - совершить нечто чудовищное. Но если он хочет разгадать загадку, другого выхода нет. А там будь что будет.
Существовали считанные пункты контакта подземных плоскостей, где находились автоматизированные предприятия, с верхними, надземными, где обитали люди. Правда, каждый магазин-хранилище имел подъемную решетку, на которой снизу подавались заказанные по специальной шкале товары и продукты - причем без промедления, безошибочно и безвозмездно. Со времени введения этой системы люди не испытывали недостатка ни в чем, равно как не существовало и причин эту систему изменить. Любое изменение сопряжено с авариями, заторами, неисправностями, а значит, чревато недовольством, волнениями, беспорядками. Все следовало оставить как есть, «заморозить», и каждый разумный человек должен был с этим согласиться. Поскольку вся система автоматизированного производства и ремонт производила автономно, людям незачем было ее касаться. «Галли», как называли входы в подземные регионы, потеряли свой смысл и назначение. Их замуровали, и вскоре все уже забыли, где они - теперь покрытые толстым слоем цемента - находятся: под высотными зданиями, площадками для игр, под мостовыми или под зеленью лужаек в парках.
Только чистой случайностью можно объяснить, что Джеймс все-таки обнаружил один из стоков - в зоопарке, на дне огромного аквариума с подогревом воды, который был скорее искусственно воссозданной частицей южных морей с их причудливо окрашенными подводными обитателями. Посетители могли познакомиться с этим миром, опустившись вниз в самодвижущихся аппаратах, напоминавших стеклянные водолазные колокола. Сидишь в кресле-раковине, вокруг плещется зеленая теплая вода, а ты, включив двигатели, бесшумно и легко скользишь по подводному великолепию. Сквозь прозрачную панель пола можно наблюдать за фантастически красивым искусственным морским дном, сквозь боковые иллюминаторы разглядывать стайки ярких рыбок. Во время одной такой прогулки Джеймс обратил внимание на крупную толстую рыбину, которая, лежа на боку, зарывалась в жидкий придонный песок. Когда поднятые ею облачка песка улеглись, его глазам открылся вдруг металлический обод, охватывающий крышку, на которой еще можно было разобрать слова: «Вход воспрещен!».
В этом подводном лазе Джеймс усмотрел последний шанс к разгадке тайны. Проведя ночь без сна,
