Может, это и послужило началом…
- Уж не хочешь ли ты сказать, что в твоем преображении есть доля моей вины, что…
- Что поэтому я ушел от мира? Да нет же. Свое решение я принял лет десять спустя. Хотя вполне возможно, что возвращение к религии предков произошло не без влияния старой Европы. После принятия послушничества у траппистов в Небраске я попросил отослать меня сюда, в Вестерхаут.
- И давно ты здесь?
- Около пяти лет.
- Почему же ты не уведомил меня?
- Это противоречит уставу.
Все еще не придя в себя от удивления, я внимательно разглядывал его. В этом монахе в грубошерстной рясе, казалось, не было и следа от прежнего красавца офицера, любившего блеснуть выправкой и щегольским мундиром. Но меня не оставляло чувство, что тут что-то неладно. Я сказал:
- Я в этих вещах мало разбираюсь, Джимми. А потому никак не могу понять… Чтобы такой человек, как ты, очутился на другом конце света, погребенным в тиши монастыря?! Что ты мог натворить, чтобы так далеко зайти?
Мне стало неловко от своего вопроса, и я с облегчением услышал его ответ. Говорил он спокойно, без малейшего волнения.
- Я обратился к тому, чем собирался заняться еще до войны. Отец мой, имея кое-какие связи в правительстве, внес за меня солидную сумму, благодаря чему я смог осуществить свою юношескую мечту - отправиться на раскопки древней доколумбовой цивилизации в Гватемале…
Мы замолчали и некоторое время следили за февральским солнцем, которое с невероятной быстротой садилось за сосновым лесом. Я поежился от холода и поднял воротник пальто. Джимми О'Хара - я все еще не мог называть его отцом Кристианом - предложил мне пройти в библиотеку. Там было очень тепло. Книги в старинных переплетах действовали на меня успокаивающе, что не могло не отразиться на задушевности нашей беседы. Там я и услышал рассказ, который попытаюсь передать как можно более точно.
2. Экспедиция
Приблизительно за месяц до Пирл-Харбора я получил степень доктора археологии. В своей диссертации я резко критиковал методы, применявшиеся тогда при изучении древних цивилизаций Центральной и Южной Америки. Через неделю после объявления войны меня призвали в действующую армию. Я стал летчиком и летал пилотом на бомбардировщике. За несколько дней до высадки в Нормандии мой самолет был обстрелян и загорелся. Однако, к собственному удивлению, мне удалось дотянуть до нашей базы в Кенте и посадить свой ящик. Нервное потрясение дало основание врачебной комиссии больше не допускать меня до полетов. Но по выздоровлении меня не демобилизовали, а послали руководить спецгруппой по розыску награбленных и запрятанных немцами произведений искусства. В конце 1945 года, уволившись из армии, я занялся научно-педагогической работой в одном из американских университетов. Мне даже сулили в самом ближайшем будущем профессуру на факультете археологии. Наконец-то я мог пополнить свои знания, опубликовал тезисы докторской диссертации, правда, кое-кто из моих коллег советовал мне этого не делать.
- А почему? - заинтересовался я.
- Да, это целая история. В определенных научных кругах меня, если хочешь знать, считали шутником и авантюристом.
- На каком основании?
- В известной мере это понятно… Дело в том, что даже в наше время археологические исследования в Мексике и Южной Америке еще пребывают в пеленках.
- Я рад, Джимми, что наши взгляды сходятся! - оживленно перебил его я. - Я всегда считал, что мы в долгу перед девятнадцатым веком.
- Полностью с тобой согласен, Марк… Археология достигла высот в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. А потом экспедиции Стефенса и Катервуда пролили свет на древние цивилизации индейцев. У археологов от этих открытий голова пошла кругом. Но установить какие-либо ассоциативные связи они не смогли. Ни одного камня, подобного Розеттскому, ни одной глиняной таблички, ничего похожего на Гомера или даже Гильгамеша. Вместо этого появляются всякие бредовые гипотезы…
- Вот-вот… Воображаемый мост, перекинутый к Евроафриканскому континенту, все вновь и вновь всплывающие фантазии насчет разных атлантид…
- В конце концов Эдуард Селер решил схватить быка за рога. С присущей ему типично немецкой методикой, которую отличают научная строгость и жесткость, он вознес свою теорию на столь неприступную высоту, что все решили, будто она непогрешима.
- Короче говоря, он стал для Америки своим Шлиманом.
- Что ты говоришь, Марк! Это чистейший вздор. Но я тебя понимаю. Мы теперь воспринимаем Шлимана не без доли иронии. Но какое, в сущности, имеет значение, что первую попавшуюся ему на глаза гробницу в Микенах он принял за погребение Агамемнона и что его Троя вовсе не Троя Гомера?
- Ты прав. Он потряс мир. Такого рода ошибка дилетанта больше содействует прогрессу археологии, чем книжная ученость и университетская схоластика всех его предшественников, - с воодушевлением подхватил я.
- Да, тут что-то есть. Америка не обрела своего Шлимана. Селер был, конечно, человеком недюжинным, но лишенным дара воображения, а именно это и отличает гения от посредственности. Он был одержим фактами и только фактами, но из-за леса не видел деревьев. Ну так вот, я в своих тезисах исходил из того, что археология, занимающаяся доколумбовой Америкой, полностью обанкротилась. Она оказалась не в состоянии даже проложить мост к собственной истории. Разве были предприняты сколько-нибудь серьезные исследования по поводу происхождения бога Кетцалькоатля, которого древние изображали как белого человека, приплывшего с запада на таинственном корабле? И потом еще эта бредовая путаница с хронологией. Культуру Юкатана и Тиауанако отнесли к одному периоду - от тысячного года до позорного похода Кортеса.
- Да это просто чепуха.
- Вот именно. Мой голос был гласом вопиющего в пустыне. И в отличие от ученого из «Затерянного мира» Конан Дойля, который в подкрепление фактам продемонстрировал авторитетным специалистам выращенного из яйца живого птеродактиля, я не располагал своим «птеродактилем». Так что два года я топтался на месте, пока в 1949 году у меня не появилась надежда.
- Господи, уж не в виде ли метода радиоуглеродного датирования.
- Его самого. Как-то раз утром, раскрыв свежий номер журнала, я увидел статью Либби о его методе и тут же вылетел в Чикаго. Столь молниеносная реакция расположила ученого, и он пообещал мне всякий присланный ему образец органики сопоставлять по времени с другими находками. Для меня настал решающий момент… Конечно, наша экспедиция представляла собой довольно жалкое зрелище. Помимо меня в ней приняли участие моя ассистентка Мэри Кроуфорд, геолог Спрингфилд, врач Джонсон, давно сменивший стетоскоп на лопату археолога, и еще два студента Херберт Коле и Доналд Паркинсон.
Нам повезло. Военных переворотов в это время в Гватемале не было, и правительство предоставило в наше распоряжение четыре джипа, что значительно облегчило нашу поездку в отдаленную местность, лишенную приличных дорог. Из соображений безопасности мы умолчали о наших ультракоротковолновых передатчиках, с помощью которых рассчитывали поддерживать связь с чикагской лабораторией, чтобы по мере надобности вызывать вертолеты для перевозки проб для радиоуглеродного анализа. Кстати, те же вертолеты должны были привозить нам свежие овощи.
- Да это звучит как приключенческий роман!
- Сознаюсь, некоторое соблюдение секретности нам было необходимо. Дело в том, что мы обещали гватемальскому министру просвещения все наши находки передать в распоряжение его правительства. По совести говоря, история с вертолетами не вписывалась в это соглашение… Но не будем отвлекаться. Тикал уже не был для археологов белым пятном. Но все же все прежние раскопки не доказали существования того огромного доисторического государства, которое, как я предполагал, некогда занимало территорию вдоль границы пампасов и девственных лесов. Как бы то ни было, но мы нашли райский уголок и с энтузиазмом
