Вначале все люди были равны, говорил Болл, такими их создала природа. Нечестивые люди стали несправедливо угнетать своих ближних, и, таким образом, явилось рабство, противное воле Божьей: ведь если Богу угодно было создать рабов, то он бы еще в начале мира определил, кому быть рабом, а кому господином. 'Я говорю вам, – кричал в толпу Джон Болл, – пришел назначенный Богом час сбросить многовековое иго и получить давно желанную свободу!'
После неудачных переговоров с королем повстанцы двинулись к Лондону; горожане открыли им ворота, и восставшие окружили королевскую крепость – Тауэр. По всему городу убивали не успевших бежать сановников; народ требовал, чтобы король вышел к нему на поле в пригороде Лондона Майл-Энде. Тауэр не мог выдержать штурма, и 16-летний король Ричард покорно вышел к народу; перед лицом 100-тысячной вооруженной толпы он принял все требования восставших: он обещал навсегда уничтожить рабство, ограничить арендную плату и даровать всеобщую амнистию. В тот же день были изготовлены сотни грамот об освобождении общин и деревень, и крестьяне стали покидать Лондон, торопясь сообщить радостную весть своим близким. Но часть повстанцев осталась, и на следующий день они снова встретились с королем; на этот раз Уот Тайлер потребовал, чтобы земля сеньоров была поделена между крестьянами. Приблизившись к королю, вождь повстанцев схватил за уздцы его лошадь – и в этот момент лондонский мэр Вильям Уолуорт ударил его кинжалом в шею. Толпа взорвалась криком негодования, сотни повстанцев натянули тетивы луков – но молодой король не растерялся. 'Я – ваш король, я – ваш предводитель! – закричал он. – Следуйте за мной и вы получите все, что желаете!' С этими словами Ричард поскакал в открытое поле, увлекая за собой толпу; ему удалось вовлечь крестьян в переговоры и выиграть время, пока на подмогу не пришел отряд рыцарей. Получив обещания и грамоты, повстанцы отпустили короля и вернулись в свои деревни, а король, обманув крестьян, призвал в Лондон все дворянство страны. Через три дня в столице собралось 40 тысяч рыцарей; Ричард объявил свои обещания недействительными и отправил в деревни карательные отряды. 'Тогда, – говорит летописец, – были воздвигнуты виселицы там, где их прежде не было, и их было недостаточно для тел осужденных… Ужаснулся народ при виде такого множества тел, висевших при свете дня, и опечалился он, видя, что многие как изгнанники покидают родную землю…'
СВЯТАЯ ГОРА ТАБОР
Все же верующие были
вместе и имели все общее…
После подавления великого английского восстания палачи многие месяцы пытали и допрашивали крестьянских вождей. Один из них, священник Джон Болл, признался, что учился у знаменитого богослова Джона Уиклиффа, который, несмотря на запрет папы, перевел на английский язык Библию. Именно эту Библию поднимал над головой Джон Болл, обращаясь к окружавшему его людскому морю:
Когда Адам пахал землю, а Ева пряла,
Кто был дворянином?
Уиклифф проповедовал, что Священное Писание есть высший закон, более высокий, чем папские буллы, что священники должны подражать в бедности Иисусу Христу, и, что, если они живут в роскоши и забывают о своем долге, то король вправе отнять их богатства. Это были почти те же слова, что говорили когда-то святой Франциск и святой Доминик – однако с тех времен прошло полтора века, и священники снова забыли о своем долге. В XIV веке служители церкви снова предались погоне за мирскими благами, снова погрязли в роскоши и разврате. Папы и епископы беззастенчиво торговали в храме, продавали церковные должности тому, кто больше заплатит, и устраивали на теплые местечки своих родственников. Они торговали даже отпущением грехов и за хорошие деньги облегчали душу любому преступнику. 'Если кто убьет отца, мать, брата, сестру, жену – тот очистится от греха, если уплатит 6 гроссов!' – кричали на улицах продавцы отпущений-'индульгенций'. Можно было купить индульгенцию впрок и, не боясь бога, грабить и убивать; имея деньги, можно было совершать любые грехи. Всеобщее разложение достигло самого 'святого престола', при дворе римского папы шла отчаянная борьба за кардинальские мантии и за дележ доходов. В 1378 году две группы кардиналов одновременно возвели на престол двух пап – в Риме и Авиньоне, и соперники предали друг друга анафеме. Епископы и аббаты превратились в самовластных князей; они присваивали доходы и облагали поборами крестьян церковных имений; так же как дворяне, они стремились возместить падение доходов дополнительными податями и заставляли крестьян отбывать барщину. Церкви принадлежали обширные земли; в Англии и Германии они составляли треть всех земельных угодий; крестьяне восставали против духовных сеньоров точно так же, как против светских, – и едва ли не первым, кого они подняли на копья, ворвавшись в Лондон, был архиепископ Кентерберийский.
Революция распространялась по Европе, захватывая новые народы и страны, и вслед за Англией должен был прийти черед Германии – или, как ее называли в те времена, 'Священной Римской империи германской нации'. 'Священная Империя' была конфедерацией, включавшей в себя несколько сот самостоятельных княжеств, епископств и 'свободных городов', представители которых время от времени собирались для решения общих дел на 'имперские сеймы'. Некогда могущественные императоры в XV веке обладали лишь тенью былой власти и во всем подчинялись сеймам; семь крупнейших 'имперских князей' имели право выбирать нового императора после смерти его предшественника.
Империя состояла из разнородных областей, и в одних районах социальное напряжение было более высоким, а в других – более низким; в одних областях время революции пришло в начале XV века, а в других – столетием позже. Первая вспышка крестьянской войны произошла в Чехии, где социальная рознь дополнялась национальной враждой: в этой стране высшие сословия состояли по большей части из немцев, а низшие – из чехов. Половина земель Чехии принадлежала немецким епископам и аббатам, и чехи ненавидели опустившихся и зажиревших святош, продававших божье слово за тридцать сребреников. Книги Уиклиффа в то время передавались в списках по всей Европе, и 'английская ересь' нашла в Чехии горячий отклик; чешские священники открыто проповедовали против продажи должностей и нечестивого поведения немецких прелатов. Особенно страстно эти обвинения звучали в устах магистра Пражского университета Яна Гуса, который в нарушение запретов произносил свои проповеди не на латыни, а на чешском языке. Гус перевел на чешский язык Библию и так же, как Джон Болл, поднимал ее над головой, возвышая голос и призывая в свидетели бога. На проповеди Гуса собиралась вся Прага; многие дворяне мечтали о разделе церковных богатств и поддерживали смелого священника – но прелаты, которых обличал Гус, затаили глухую ненависть. В 1414 году в Констанце собрался Вселенский собор, призванный устранить церковный раскол и избрать нового папу; на этот собор вызвали Гуса – якобы для того, чтобы выслушать его 'тезисы', но на деле, чтобы расправиться с 'еретиком'. Гус был обвинен в 'английской ереси' и возведен на костер; от него потребовали отречься от своих взглядов – но Гус ответил, что не знает за собой никакой вины. Глашатай объявил, что Ян Гус – это 'страшный еретик', и одна богомольная старушка, проклиная еретика, подложила в костер связку хвороста.
– О, святая простота! – воскликнул охваченный пламенем Гус.
Жестокая расправа над Яном Гусом не остановила распространения 'ереси', сотни чешских монахов продолжали обличать роскошь и разврат верхов. Они проповедовали в городских церквях и ходили по деревням; десятки тысяч крестьян собирались в лесах и на горах, чтобы послушать 'бедных священников'; их любимым местом собрания была гора, которую они называли Табор – по имени той святой горы, где господь предстал перед учениками в божественном ореоле. Власти преследовали 'гуситов' и бросали их в
