50
Когда мальчишек развернули, они были мертвы и даже окоченели. Даже Шуга был потрясен.
— Никак не ожидал... — он медленно покачал головой. — Так вот что означает задохнуться! — Он потрогал тела. — Должно быть очень сильное заклинание. Посмотрите, на них не видно никаких следов?
Мы посмотрели. Лица их стали темными и холодными. Языки высунулись, глаза изумленно таращились. Но на них не было ни единой царапины.
Когда мы рассказали об этом Пурпурному, он болезненно застонал — но так, как будто ожидал этого исхода.
Он спустился на поляну, чтобы осмотреть все самому.
— Я не должен был этого допустить, — бормотал он по дороге. — Надо было его остановить.
Увидев их застывшие тела, он отшатнулся, опустился на бревно, закрыл лицо руками и зарыдал. Даже Вилвил и Орбур отодвинулись от него. Затем появились отцы мальчиков. Их вызвали с другой стороны острова, и они потратили почти день на дорогу. Когда они поняли, что случилось, то тоже начали рыдать. Они шли принять участие в наказании, а не в траурной церемонии. Да и сам я чувствовал себя странно, опустошенно, как-то с неприятным чувством потери. Гостин свернул украденную ткань, обращаясь с ней с повышенной почтительностью, и протянул Пурпурному. Тот поднял голову, поглядел на сверток и, подавшись назад, покачал головой.
— Убери ее, убери!
В конце концов мы похоронили в ней мальчишек.
51
Потом я отыскал Пурпурного одного. Он угрюмо сидел на раме незаконченной воздушной машины. Он посмотрел на меня.
— Я же говорил, что они задохнуться. Им не хватит кислорода.
— Проклятье твоему ненужному газу! Им не хватило воздуха, Пурпурный. Твоя воздушная ткань не пропускает воздух, так же как и газ.
— Да, конечно, — озадаченно согласился Пурпурный.
— Так ты знал! Ты знал! — дико закричал я. — Ты знал, что они умрут? Если бы ты заставил Шугу слушать... или сказал бы мне! Мальчишки не сделали ничего особенного.
— Прекрати, — простонал он.
— Ты позволил им умереть, Пурпурный. Из-за такой малости?!
— Но это в обычае многих диких племен, — сказал он. Запнулся и глянул на меня.
— Дикие племена, — повторил я. — Ты думаешь... Ты считаешь нас дикими?
— Нет...нет...Лэнт... Я... — забубнил он. — Я думал, что... Я никогда не видел как у вас наказывают. И не знал, какой будет ваша кара. Я считал, что Шуга понимает, что делает. Я... я... Мне очень горько, Лэнт... Я не знал... — Он закрыл лицо.
А я неожиданно успокоился. У Пурпурного не было никакого опыта общения с нами. Нам следовало признавать его таким, какой он есть, так как и он воспринимал нас такими, какими мы были.
Я спросил:
— Там, откуда ты пришел, за воровство убивают?
Он покачал головой.
— Это ни к чему. Если кто-нибудь совершает тяжкое преступление, то наши... наши советники могут так воздействовать на виновного... на его душу... что он никогда не сможет больше совершить подобное преступление.
Я был поражен.
— Это мощное заклинание.
— И сильная угроза, — сказал Пурпурный. — Убийца после такого наказания не сможет защитить ни себя, ни свою собственность, ни даже своего ребенка. Перестроенный вор не сможет без разрешения воспользоваться даже водой, если даже горит дом. Но Лэнт, я не понимаю — неужели воровство у вас такая редкость? Мальчики взяли вещь, которая им не принадлежит. Они ее не заработали, не изготовили, не выменяли. Разве это привычное для вас поведение?
— Мы о таком не слышали, Пурпурный. Это у нас впервые.
— Но... — он казалось, подбирал слова. — Как ты называешь, когда один берет хлеб у другого?
— Голод.
Пурпурный заволновался.
— Хорошо, а что ты будешь делать, если кто-то возьмет твои костяные изделия?
— Без платы? Пойду и отберу их назад. Ему их не спрятать. Ни один мастер по кости не работает точно так же, как я. Даже мне никогда не сделать двух одинаковых предметов... кроме зубьев для станков, пожалуй...
— Тогда необработанная кость — у тебя большие запасы необработанной сырой кости. Что если кто-то ее заберет?
