Мы полетели дешёвым арабским рейсом через Сирию в Бомбей, в то время мало заботясь о том, какую культуру поддерживаем. Все прошлые ночи мы веселились, вместо того чтобы спать, и теперь проснулись лишь несколько раз, чтобы поесть и посмотреть на песок пустыни. Ну, а потом нас снова встречала старая добрая Индия. Бомбей не вызвал у нас особенного энтузиазма; если в Дели преобладает злость, в Калькутте - запутанность, то здесь царь - гордость. В тот же вечер мы сели на тряский поезд в Майсор. Оттуда до тибетских поселений ходил автобус. Всю ночь мы тряслись в переполненном купе и весь следующий день пересаживались с поезда на поезд, не имея времени как следует отдохнуть. Кроме того, благополучно провезя через таможню множество подарков, мы не хотели, чтобы теперь кто-нибудь их унёс. Однако на следующее утро, во время пересадки на очередной поезд, мы увидели по карте, что едва отъехали от Бомбея. Это было действительно так, и можно было лишь сожалеть о столь прискорбном пробеле в нашей информации - не знать, что в западной части страны автобусы и пароходы передвигаются быстрее, чем поезда.
Постоянно меняющиеся пейзажи, тем не менее, радовали глаз, и мы видели здесь больше различных рас, чем на севере и на востоке. Почти на каждой станции толпы людей различной внешности и совсем разных вибраций наполняли вагоны, и только великие новоиндийские мантры 'рупия' и 'пайса' не переставали повторяться на всех языках, чуть ли не в каждом предложении.
Проведя следующую ночь и утро в поезде, мы, наконец, прибыли в Майсор, на полпути между Мангалуру и Бенгалуру. Мы наняли рикшу, запряжённого здоровой лошадью, - редкий случай в Азии, за исключением Афганистана и буддийских стран (хуже всего, конечно, в Иране, где подгоняемые кнутом скелеты на трёх негнущихся ногах тащат повозки по улицам их святого города Мешхеда). Добравшись до автобусной станции, мы запаслись апельсинами на оставшиеся часы поездки и втиснулись в уже переполненный автобус. Город вызывал неприятное чувство. Как и в нескольких других местах по пути, здесь демонстрировались фильмы 'анти-хиппи', а индийцы верят всему, что видят.
Здесь, наверное, показывали наиболее неприятные картины. Мы явно не нравились местным, и мне пришлось почти силой поднимать людей, чтобы освободить наши места в автобусе. Через несколько часов езды вдоль аллей из цветущих деревьев справа появились первые тибетские молитвенные флаги, и я просто не мог сдержать слёзы. Я пытался скрыть их, кашляя, чихая и глада с большим интересом
Индийцы не хотели, чтобы западные люди посещали поселения, поэтому мы не сошли у главного входа, а проехали ещё несколько километров. Оттуда разные тибетцы провели нас по узким тропинкам через поля и группы кустов и деревьев. С таким количеством багажа на наших горбах, это был очень подходящий короткий путь к четвёртому лагерю, нашей цели; такой выбор маршрута, к тому же, позволил нам избежать расспросов со стороны индийских чиновников у главных ворот лагеря. Белые люди у них ассоциировались с деньгами и положением в обществе, и, хотя нам они ничего не могли сделать, мы должны были учитывать зависть, которую местные питают к беженцам из-за хорошей организованности последних. Индийцы с радостью пользовались любым случаем оказать давление на своих гостей. Было начало февраля, и праздновался тибетский Новый Год. Этот район называется 'Кург' и находится на высоте около 1000 метров, поэтому ночи были приятно прохладными, а дни тоже не слишком жаркими.
Тропа вилась мимо тесно посаженных кукурузных полей, разительно отличавшихся от полей местных жителей, и было очевидно, что тибетцы, известные своей старательностью, могли процветать и здесь, если только им не мешать. Мы легко нашли четвёртый лагерь и дом номер два - простую хижину из веток с земляным полом, в левой половине которой Аянг Ринпоче жил вместе со своими тремя братьями. Как всегда, система заблаговременного оповещения у тибетцев сработала хорошо, и скоро нас окружила стая в высшей степени воспитанных детей; они повели нас к восьмому дому с твёрдыми стенами, где всё было приготовлено к встрече. Пока на маленьких тарелках прибывал нескончаемый поток деликатесов, в большинстве своём съедобных для европейца, мы завязали хороший контакт.
Лама, которого мы собирались попросить о поучениях Пхо-вы, был уже несколько недель в отъезде, но вслед ему послали нашу телеграмму. Он прибудет через несколько дней, сказали нам, а пока мы можем остановиться у его братьев, которые появятся через несколько часов.
Вынужденная задержка позволила наладить дружеские отношения с хозяевами, освежить наш запущенный тибетский и вдоволь налюбоваться изысканным алтарём, занимавшим всю стену. Хотя это была не совсем наша традиция (наши хозяева относились к школе Сакья), мы наслаждались тханками и статуями Будд вокруг и чувствовали опьянение от той среды, где во многих вещах видят инструменты для Просветления. Мы разбирали провезённые контрабандой подарки и показывали нашим хозяевам, как пользоваться пишущей машинкой и клейкой лентой, а на следующий день вернулся лама.
Его главной практикой была вышеупомянутая Пхова - пере-сылание сознания, и нам предстояло стать первыми из людей с Запада, кто получит эту медитацию. Мы приступили к ней уже на следующий день, устроившись под одиноким деревом в открытом поле. При первом же 'отсылании ума' я чуть не потерял сознание. Вокруг начали собираться любопытные, и мы решили продолжить расширение нашего опыта в близлежащей деревушке, которая носила то же имя, что и место, выбранное для своей кончины Буддой: Кушинагар, Город Счастья. В сыром и не полезном для здоровья недостроенном бетонном здании мы нашли то, что столь редко и ценно в Индии, - покой и тишину, позволяющие как следует сосредоточиться.
Лагерь Мандгод находился всего в нескольких часах езды от Гоа, «хипповой Мекки». Может быть, поэтому он особенно бдительно оберегался индийцами от контактов с западными людьми. Мы сели на скорый ночной автобус до города Хубли и прибыли к воротам лагеря на раннем грузовике, набитом рабочими. Нам нужно было добраться туда до того, как проснутся индийские полицейские. Мы незамеченными прошли между спящими стражами порядка. Это был прямо-таки мегаполис: с верхней точки местности рядом с кооперативной лавкой мы насчитали 12 деревень. Окружённые полями, они раскинулись на большом, немного холмистом пространстве, недавно расчищенном от джунглей. Это место почему-то вызывало у нас необычное ощущение, и не только из-за недавно построенного монастыря и развевающихся молитвенных флагов, которые, конечно, приятно было видеть. Просто вся территория вызывала какое-то неповторимое чувство.
Постепенно мы осознали, что есть особенного в этом лагере. Мы попали в необычный мир. Здесь, в Мандгоде, жила подлинная часть Тибета, сбалансированная и коллективно целостная - нечто такое, что мы встречали только в людях из внутренних долин Бутана. Хотя климат и окрестности составляли полную противоположность холодной центральной Азии, сюда переместилось не сломленное и всё ещё жизнеспособное силовое поле старого Тибета. Мы пропадали шесть недель в этом посёлке, став одним целым с его жителями и вернувшись к тем условиям жизни, которые всегда были нормой для людей. Эти условия лежат совсем близко под лощёной поверхностью материально обеспеченной жизни со временного человека, которая продлилась всего каких-то 50 лет.
