1. Предпосылки и принципы
«Повести временных лет» в определенном смысле не повезло. Несмотря на обширные исследования, выполненные сначала А. А. Шахматовым по изучению летописного свода, лежащего в основе всей отечественной историографии, а затем такими его критиками и последователями, как В. М. Истрин, Н. К. Никольский, М. Д. Приселков, А. Н. Насонов, Л. В. Черепнин, Д. С. Лихачев, М. Х. Алешковский, М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков, А. Г. Кузьмин и многими другими историками, вопросы достоверности его сведений, в особенности ранних известий, охватывающих события IX–X вв., остаются до сих пор дискуссионными. Причина тому коренится в двух обстоятельствах. Первое из них заключается в том, что выводы Шахматова, во многих случаях весьма спорные и предположительные, представляются многим уже доказанными, почему они и не подвергаются проверке, пересмотру и дальнейшему исследованию. С другой стороны, большинство историков обращаются к ПВЛ в целом или к отдельным ее известиям с позиций того или иного конкретного вопроса, причем их внимание направлено, по большей части, на события второй половины XI или начала XII века. Что же касается предшествующего периода, то, за исключением вопроса о «крещении Руси» Владимиром и связанных с этим обстоятельств или вопроса о времени и целях поездки княгини Ольги в Константинополь, известия ПВЛ привлекаются обычно для иллюстрации и обоснования положения, выдвигаемого историком, но не как объект формального или системного анализа.
Повинен в этом до некоторой степени тот же А. А. Шахматов, успевший за время своей недолгой, хотя и в высшей степени плодотворной жизни утвердить представление о трех редакциях ПВЛ, принадлежащих 1) монаху Киево-Печерского монастыря Нестору (наст. имя — Нестер), который работал до 1113 г., 2) игумену Выдубицкого монастыря Сильвестру, который переписал текст Нестера/Нестора и довел его до 1116 г., и 3) редактору 1118 г. Вместе с тем, анализируя состав ПВЛ, Шахматов выдвинул и обосновал гипотезу о двух предшествующих ПВЛ сводах — «На чальном», созданном в 1093–1095 гг. в Киево- Печерском монастыре игуменом Иоанном, и «Древнейшем», созданном в том же монастыре в 1073 г. Никоном. Уверенность историка в существовании Начального киевского свода 1095 г. опиралась на сравнение текста ПВЛ в составе южнорусского летописания (списки Лаврентьевский, Переяславля- Суздальского, Ипатьевский и др.) с тем, как он представлен в Новгородской первой летописи в списках Синодальном, Комиссионном и др. Этот последний вид Шахматов считал непосредственно восходящим к дефектному экземпляру Начального киевского свода, которым воспользовался для создания первой редакции ПВЛ Нестер/Нестор и где отсутствовали заимствования из хроники Георгия Амартола, «Сказание о грамоте словенской», тексты договоров с греками, народные легенды, сказания (об апостоле Андрее, смерти Олега, сожжения Коростеня/Искростеня Ольгой, единоборстве отрока с печенегом) и пр.[8]
Реконструируя состав гипотетических сводов, предшествующих ПВЛ, Шахматов подтвердил уже сложившееся к тому времени мнение, что некогда этот текст не имел сплошных годовых дат, «сетка» которых была создана Нестером/Нестором, превратившего тем самым повествование о прошлом Русской земли в собственно летопись. Согласно Шахматову, этому же автору принадлежит так называемая «варяжская легенда» о призвании Рюрика с братьями и введение в череду русских князей Олега, на которого были перенесены черты Игоря, многочисленные вставки из хроники Амартола, насыщение текста разнообразным фольклорным материалом, а также устными рассказами о прошлом его современников.
Оставляя в стороне частный, теперь безусловно решенный не в пользу Шахматова вопрос о взаимоотношении известного нам текста ПВЛ с НПЛ, надо признать, что ученый сумел достаточно убедительно аргументировать намеченные им рубежи древнерусского (южнорусского) летописания, открыв путь в этом направлении последующим историкам, которые стали находить в ПВЛ следы еще более ранних сводов — 1068, 1039 и даже 996–997 гг.[9], при этом сохранив все положения Шахматова о «норманизме» Нестера/Нестора, его «хронометрии» и пр. Соот ветственно, под сомнение была поставлена атрибуция свода 1095 г. как «свода игумена Иоанна» и свода 1073 как «свода Никона», но, наряду с этим, была развернута аргументация в пользу существования «летописания Изяслава»[10], влившегося позднее в Начальный свод, что, в свою очередь, поставило вопрос о наличии уже во второй половине XI в. параллельных ветвей русского летописания, отразившихся в ПВЛ.
Разобраться с аргументацией исследователей, оценить обоснованность очередной точки зрения на проблемы сложения ПВЛ в целом, принять или отвергнуть достоверность того или иного известия, относящегося к раннему периоду русской истории, однако не находящего подтверждения из-за отсутствия альтернативных источников, можно только разобравшись в том, что собой представляют тексты, вошедшие в состав ПВЛ, определив время их возникновения, соотношение с другими, уже внелетописными текстами, проверив ими реальность содержащихся в ПВЛ данных, чтобы реконструировать процесс сложения памятника, его хронологические рубежи и вероятный первоначальный объем. Наконец, и это, может быть, самое главное, следует раз и навсегда выяснить, какое содержание автор/авторы ПВЛ вкладывали в тот или иной этноним, использованный ими в повествовании, а, соответственно, и временные границы его бытования в текстах.
Задача оказывается достаточно сложной по многим причинам. Традиционно, и это лучше всего видно на примере самого А. А. Шахматова, исследователи ПВЛ обращаются в первую очередь к спискам наиболее древним, т. е. Лаврентьевскому списку 1377 г.[11] и Синодальному списку НПЛ середины XIV в., полагая их тексты наиболее сохранными. Однако теперь известно, что Синодальный список НПЛ содержит не Начальный киевский свод, а сокращенную переработку дефектного списка ПВЛ, тог да как тот в наиболее полном виде сохранился в Ипатьевском списке первой трети XV в. Более того, оказалось, что и Лаврентьевский список содержит не «редакцию Сильвестра 1116 г.», как то было решено по наличию в его тексте колофона Сильвестра, а текст той же редакции, что и список Ипатьевский, но в несколько сокращенном виде. Сравнение текстов приводит к заключению, что каждый из этих списков, а вместе с тем и списки, примыкающие к ним по наличию общего протографа, передают один и тот же текст, но в разных его сокращениях, т. е. способны дополнять друг друга.
Так, например, при наличии в Ипатьевском и Лаврентьев-ском списках наиболее полного текста рассказа о битве Ярослава со Святополком при Любече под 6524/1016 г., выпавший при сокращении большой и весьма важный его фрагмент, содержащий рассказ о наличии в лагере Святополка «благожелателя» Ярослава, сохранился в соответствующем тексте НПЛ, представляющем компиляцию из нескольких сюжетов борьбы Ярослава со Святополком по ПВЛ.
Утраченные при сокращении фрагменты ПВЛ открывались и в более поздних, значительно сокращенных или переработанных текстах, как известный «сон князя Мала», во всех ранних списках выпавший из рассказа 6453/945 г. о первой мести Ольги древлянам/деревлянам, но сохранившийся под этим же годом в летописи Переславля Суздальского[12]. Насколько важны бывают такие находки первоначальных фрагментов в составе более поздних сводов, показывает пример с рассказом об обретении мощей Феодосия в составе Воскресенской летописи под 6599/1091 г., где сохранилась фраза Нестера/Нестора, сообщающая, что «азъ же грешный, иже и летописание се въ то время писахъ»[13], выпавшая из остальных списков.
Еще показательнее случай с новеллой о походе 6551/1043 г. на Царырад, где в результате сокращений в войске оказалось два воеводы — Вышата и Иван Творимирич («княжь корабль разби ветръ, и взяша князя в корабли Ивань Творимирича, воеводы Ярославля» [Ип., 142]), тогда как в переработанном и расширенном тексте той же новеллы в Воскресенской летописи «Иван Творимирич» отнюдь не претендует на роль «воеводы Ярослава», поскольку здесь мы обнаруживаем первоначальное чтение, согласно которому «княжь корабль Володимеровъ ветръ разби, и одва Иванъ Творимиричь князя Володимера всади во свои корабль, и воеводу Ярославля»[14] . Вместе с тем упоминание в тексте Воскресенской летописи «варягов» в походе на Царырад, появившихся здесь не ранее середины XII в., если не еще позже, приводит историков, пользующихся
