216], после чего этот загадочный город исчезает со страниц русских летописей так же внезапно, как и появился. Последнее наводит на мысль, что весь перечисленный комплекс известий, в том числе и «одиссея» сыновей Святослава Ярославича, обусловлен присутствием в Тмуторокане лица, в какой-то степени причастного к составлению ПВЛ. Обычно таким лицом считают игумена Киево-Печерского монастыря Никона[713]. Согласно Патерику этого монастыря, Никон при Изяславе оставил Киев и отошел «въ островь Тмутороканьскый», где еще при жизни Ростислава (т. е. до 1066 г.) он (а не Мстислав!) построил «церьковь святыа Богородици»[714], а после смерти этого князя по просьбе жителей совершил путешествие в Киев, откуда вернулся с изгнанным ранее Глебом Святославичем[715]. Последнее находит косвенное подтверждение в знаменитой надписи князя Глеба, «мерившего море по леду от Корчева до Тьмутороканя» в 1068 году, т. е. в первый же год по своем возвращении[716].
Однако именно эти разночтения по поводу церкви св. Богородицы в Тмуторокане, согласно сведениям Патерика превращенной Никоном в монастырь, который «иже и доныне есть прикладъ же имый в сей Печерьскый монастырь»[717], равно как и текста «Жития Феодосия» в ПВЛ, препятствуют однозначному решению этого вопроса, позволяя предполагать еще какой- то источник сведений, содержавший тмутороканские события до середины 80-х гг. XI в., т. е. до возвращения в этот город Олега Святославича, быть может, «Тмутороканскую летопись», которую вел во время своего там пребывания Никон.
Наличие специальных обзоров и исследований, посвященных Тмуторокану/Тмутороканю, А. Н. Насонова[718], И. И. Ляпушкина[719] , А. Л. Монгайта[720], А. А. Медынцевой, В. В. Мавродина[721] и А. В. Гадло[722] освобождают меня от необходимости изложения догадок и заключений исследователей этих вопросов, ограничившись констатацией 1) наличия на Тамани в 1068 г. города Тмуторокана (а вовсе не «Тмут
Все эти данные позволяют заключить, что переходящего по наследству русского княжения в Тмуторокане не было: он был, так сказать, «свободным городом росов», подчинявшемся праву сильного, переходящим из рук в руки (от Глеба — к Ростиславу, потом снова к Глебу, о чем свидетельствует датированная надпись на «тмутороканском камне», затем — к Роману и к Олегу, после чего там водворился Ратибор, наместник Всеволода Ярославича, в свою очередь изгнанный Давыдом Игоревичем и Во-лодарем Ростиславичем, которых точно так же изгнал из города вернувшийся Олег), городом изгоев и вольницы, напоминающим более поздний Берлад на Дунае[726]. Всё это объясняет отсутствие устойчивых торговых связей его с Поднепровьем, отсутствие собственной экономической базы (вспомним постоянные указания восточных авторов на отсутствие у русов земледелия, садов и виноградников, лошадей и скота, который они покупают у кочевников[727] ) и последующее, уже в начале XII в. выпадение города (как, впрочем, и всей черноморской «Росии») из сферы жизни Киевской Руси[728].
Нет объяснения другому: каким образом на протяжении X–XI вв. поддерживались устойчивые контакты между Боспором и Поднепровьем? Каким образом Святослав Ярославич мог из Чернигова «сходить» в Тмуторокан только для того, чтобы выгнать оттуда Ростислава, которому А. В. Гадло, похоже, совершенно справедливо усвояет известные печати с именем «Михаила, архонта Матрахи»[729], и «укрепить» на княжении Глеба? Все эти перемещения, требующие преодоления многих сотен километров бездорожья, физических преград и продвижения по враждебным территориям вызывают естественное недоверие к информации ПВЛ, хотя на самом деле мы просто еще не знаем, каким образом согласовать ее с описываемой ситуацией.
Есть и еще одно любопытное обстоятельство, связанное с именем Тмуторокана, на которое обратил внимание в одной из своих работ В. А. Мошин: двукратное упоминание в тексте Патерика Киево-Печерского монастыря о тмутороканском епископе Николае, вышедшем из числа его иноков[730]. Первый раз он назван в числе поставленных епископов в послании Симона к Поликарпу, вторично — в связи с увещеванием затворника Никиты, будущего новгородского епископа[731], свидетельствуя, тем самым, о наличии в Тмуторокане русской епископии. Как выяснил Мошин, в Матархе (Таматархе) с начала X в. и по вторую половину XII в. существовала греческая архиепископия, подчиненная непосредственно Константинополю и не дающая никакой возможности предположить параллельное существование рядом с ней «русской епископии»[732], тем более, что нет никаких свидетельств об участии «епископа Николая» в церковной или общественной жизни Тмуторокана. И хотя исследователь попытался объяснить существование русского тмутороканского епископа как поставленного Константинополем «матрахского архиепископа» из иноков Киево-Печерского монастыря в последней четверти XI в., речь может идти или о не существовавшем никогда епископе, что ставит под сомнение списки иерархов, приведенные в Патерике, или же о существовании какого-то другого, выпавшего из поля зрения исследователей Тмуторокана.
Вот почему будущих исследователей вопроса о Руси и Тмуторокане я приглашаю обратить внимание на существование его двойника на Дунае, современного Тутракана, выше которого по течению реки, в сочинениях восточных географов фигурирующей под именем «Дона» или «реки славян» (река, известная нам сейчас в качестве «Дона», неизменно упоминается этими же авторами в качестве «реки русов»)[733], находятся следы «дунайской руси», проступающей в названиях городов Гюргев, Русе[734], Пиргос (последний топоним заставляет вспомнить «Богородицу Пирогощую») и Новград, уже существовавших в X–XI вв.[735], а вместе с тем и Чернград/Чонград на Тиссе[736]. Здесь, на левобережье среднего течения Дуная, вплоть до Трансильвании включительно, простирается территория, которую в отношении указанного периода правомочно назвать «белым пятном» в решении вопросов «топологии руси», поскольку в дальнейшем она контролируется с севера галицкими князьями («суды рядя до Дуная»), имеет «русские грады», а главное — является единственной территорией, на которой был распространен термин «русин», представленный выдержками из «Закона Рускаго» в договорах 6420/912 и 6453/945 гг. и зафиксированный в тексте Краткой и Пространной редакции Правды Руской.
Указывая этот регион, я не исключаю возможность, что некоторые известия ПВЛ о событиях X–XI вв., подобно событиям предшествовавшего периода, следует связывать не только с таврической (и тмутороканской) Русью, но и с Русью дунайско-карпатской. Косвенным подтверждением такой мысли может стать известное упоминание о проходе «угров» мимо Киева «горою» (т. е. берегом) [Ип., 17–18], что никак не соответствует топографии днепровского Киева[737], но согласуется с местоположением Гюргева (Юрьева) или Русе; описание осады печенегами того же Киева[738], и скорого прихода Святослава к нему из-под Доростола [Ип., 55]; в недатированной части ПВЛ — «трех жерел» Днепра, характерных для Дуная [Ип., 6]; загадочное пророчество волхва, помещенное под 6579/1071 г. о «перемене местами земель» [Ип., 164] и столь же загадочная угроза киевлян при приближении Изяслава с «ляхами» к Киеву «зажегши городъ свои ступити вь грецискую землю» [Ип, 163], как если бы эта «греческая земля» находилась на другом берегу Днепра, что опять-таки характерно для низовьев Дуная; наконец, существование в Венгрии X–XI вв. титула «герцог русов», которым обладал наследник престола[739], что объяснимо лишь при наличии значительного массива союзных русов/русинов на территории «обретенной родины», как то подтверждается топонимикой Трансильвании и этнографическими исследованиями второй половины прошлого века[740].
