забвение.
– Ладно, – сдался он нехотя, – сделаем маленький тайм-аут.
– Поедем на юг? – спросила она обрадованно.
– Нет, – ответил он, подумав. – Там сидишь слишком долго. Не выдержу безделья. Махнем на недельку за город. К твоим.
– На недельку, так на недельку, – согласилась она.
Когда они тащились с раздутыми сумками к электричке, на перроне встретили Чинаевых. Загорелые, довольные, те вывалились из вагона, таща упирающегося добермана, который явно предпочитал жить на природе подальше от города.
Чинаева лицемерно расцеловалась с Машей, мужчины обменялись сдержанными поклонами. Чинаева с ходу затараторила:
– Мы выбирались на выходные!.. Всего два дня, а как отдохнули, как загорели! Все-таки лето проводить надо на своей даче.
– Мы выезжаем часто, – ответила Маша мило. – У Саши труд творческий, ему работать можно где угодно, был бы карандаш и бумага.
Это был ответный камешек в огород Чинаевых, которые при всем своем фантастическом окладе главы семьи тем не менее привязаны к месту службы: от и до, на дачу можно только в выходные.
– Творческий – это замечательно, – лицемерно восхитилась Чинаева. – Кстати, перед отъездом мы вот тут повстречали одного писателя… Орловский, не слыхали?
– Орловский? – удивились Ламповы в один голос.
– Он самый, – сказала Чинаева с ядом в голосе. – Красивый такой, энергичный! Только-только приехал, шел с фирмовым чемоданчиком, весь в импорте. Еще дорогу у нас спросил… Говорит, отныне будет здесь жить. Жить и творить, как он выразился.
– Вы уверены, – спросил Лампов ошарашенно, – что это был Орловский?
– Уверена, – ответила Чинаева победно. – Он же так и назвался. Современный такой, раскованный. И красивый: как глянет своими глазищами, так в дрожь бросает, а внутри бежит такое сладкое, легкое… Даже имя у него замечательное, победное – Гай Юлий!
Уже вскочив в вагон, Лампов трясся от смеха:
– Ну и дали!
– Не смейся над людьми, – заступилась жена. – Завидуют, вот и стараются чем-то ущемить, придумывают знакомства с несуществующими писателями. Видно, попалась им на глаза эта повесть. Будь к людям снисходительнее…
– Да это я так. Орловский, надо же!
У родни пробыли три дня. Больше Лампов не выдержал – умчался в город к пишущей машинке. Жена уговаривала побыть еще, клялась, что сама привезет ему «Эрику», но его тянуло в тесный кабинет. На природе много помех: сад, пасека, гостеприимная родня, домашняя живность – все это украшает жизнь, но отвлекает от работы.
Он трудился с недельку в одиночестве. В конце месяца вышли два номера с его рассказами, то бишь – Орловского, и Лампов равнодушно бросил деньги за публикации в стол, на журналы даже не взглянул.
Жена приехала загорелая, радостная, с двумя корзинами деревенской снеди. Тут же кинулась кормить его, исхудавшего, почерневшего, заговорила с завистью:
– Чинаевы нос дерут не зря… Все-таки надо иметь свою дачу.
– Тебе не нравится у твоих родителей?
– Не очень, – призналась она. – Я бы по-другому разбила сад, посадила бы цветы и клубнику, не стала бы держать кур, что так пачкают двор…
– Там еще немного пришло, – сказал он рассеянно, все еще находясь во власти белого листа. – В столе на кухне.
С этого дня жена мягко, но настойчиво урезала творческую часть дня, «чтобы не загнулся», отмыла, откормила, уже через недельку он снова выглядел сносно, а от вечерних прогулок – жена настояла! – порозовел, стал засыпать сразу.
Однажды жена вернулась из магазина веселая, рассказала с порога:
– Встретила Майку. Говорит, что Гай Юлий Орловский, писатель, раздавал автографы прямо на окружной дороге! Яркий такой, высокий и цыганистый, а глаза как маслины. Веселый.
– Опять Орловский? – удивился он.
– Да, – рассмеялась она. – Вот так-то, дорогой… Ты вкалываешь, а раздает автографы он!
– Молодец! – рассмеялся он.
– Вот, оказывается, как создаются легенды!
Он обнял ее, с удовольствием поцеловал в прохладную с улицы щеку. Что ни говори, а слухи об Орловском льстят. Слухи и сплетни говорят о популярности.
С интервалом в месяц вышли одна за другой последние две повести. Естественно, тоже Орловского. Лампов велел машинистке перепечатать заново все три: пойдут под одной обложкой в издательстве. Весомый кирпичик, штук на двадцать, как раз на новую «Волгу», а то на стареньком «Москвиче» уже как-то неловко.
Все еще нарушал режим, сидел за пишущей машинкой подолгу, «каторжанился». Жена, чтобы как-то
