остальные бальсы.
Пока шла погрузка, откуда-то налетели крупные осы и принялись жалить неосторожно отмахивавшихся аймара. Ожил и прочий гнус, придавленный к земле ураганом. Даже как будто озверел еще больше. Закричали и обезьяны с птицами – их вопли звучали резко и необычно, заставляя Кетука то и дело всматриваться в заросли на другом берегу.
Правда, скоро он перестал отвлекаться на такие пустяки и даже на ос, потому что пришлось помогать лесным людям подтаскивать погибших воинов Солнца к берегу. Не годится бросать их на поле боя, оставляя на потеху грифам и пришлым людишкам, жадным до костей и голов. Во время войны допускается не только сжигать мертвых, но и предавать их текучей воде – там прожорливые хищники живо превратят тела в скелеты.
На бальсе, забитой почти так же, как во время сплава по горной речке, Кетук наткнулся на пращника.
– Унако! – обрадовался солдат и хлопнул нового товарища по плечу. – Ты жив! Я было решил, что дикари подстрелили тебя.
– Как бы не так… – Пращник усмехнулся, и тотчас его суровое лицо исказилось от боли. Он сел и стянул с ноги сандалию, изношенную до последней степени. – На плоскую рыбу наступил, когда высаживались, – нагнулся, а тут стрела над плечом и просвистела. Считай этот гад мне жизнь спас, зато испортил. Помочись на рану, брат. Эх, помахать булавой толком не вышло.
Пращник вывернул ступню и отлепил от нее пальмовый лист, и Кетук увидел багровое отверстие, из которого сочилась кровь.
– Так надо? – уточнил Кетук.
– Конечно! Стал бы я просить. Я сам уже не могу! Эй, Синчи, ты тоже готовься, и вы, ребята. – Он оглядел соратников. – Если этого не делать в первое время, яд попадет внутрь. Убьет меня еще до темноты…
Плотовщики оттолкнулись от берега, и аймара затянули песню победы, беззлобно постукивая пленников кулаками или пятками. Дети при этом повизгивали, а немногие мужчины и многочисленные молодые женщины – всех пожилых дикарей, естественно, бросили умирать в разоренной деревне – отвечали смешками.
Одна из девушек, заметив страдания Унако, присела над ним и помочилась на раненую ступню, чем вызвала взрыв общего хохота. Но девица нимало не смутилась, а вместо этого совсем задрала хлипкий поясок из листьев и покрутилась перед довольным пращником.
– Везет тебе! – закричали воины. – Ни одной головы не добыл, а девка уже твоя. Меняемся?
– У меня этих голов побольше вашего будет, – рассмеялся в ответ пращник.
Только теперь Кетук обратил внимание, что у многих из сынов Солнца, особенно командиров, с кожаных поясов на спине свисали отрубленные головы дикарей. Волосы у них были отрезаны или вовсе вырваны, чтобы не путались между ног. Многие из простых солдат, кажется, прихватили головы, которые торчали в хижинах самих лесных людей, – те, что посвежее.
– Ты-то что же никого не убил, а? – спросил пращник.
Девушка, что исполнила перед ним танец, уже пристроилась рядом и прижалась к плечу воина. Она поступила безошибочно – чем угодить неизвестно кому в руки, лучше самой выбрать себе покровителя на время похода. В том, что Унако, пусть даже и раненый, способен отстоять ее от посягательств других солдат, сомневаться не приходилось.
– Решил живьем взять, полезнее для аймара. И молодой сапана говорил…
– Оно так, – кивнул пращник. – Как тебе девчонка?
– Симпатичная, – смутился Кетук.
– Будет привал, поиграем! – хохотнул Унако и схватил девушку за обнаженную грудь широкой ладонью. Дикарка ничуть не обиделась, напротив.
Бальсы между тем под действием мощных толчков шестами продвигались обратно к озеру. Первым, понятно, двигался плот с молодым сапаной. Пленников на эту бальсу не взяли, чтобы обеспечить высшим военачальникам и жрецам свободу передвижения и охоты. Никто из командиров, кажется, не пострадал во время боя. И это не удивительно – кроме больших щитов, обтянутых прочной шкурой тапира, Кумари со свитой использовали для защиты кожаные шлемы.
Вооружившись захваченными у дикарей луками, сотники и сапана высматривали среди ветвей добычу. Время от времени военачальники издавали особенные выкрики, напоминающие вопли диковинных животных, чем заставляли зверей показываться из укрытий. Тут-то их и поражали. Таким способом Кумари с его приближенными удалось подбить несколько упитанных черных обезьян. Всякий раз среди ветвей поднимался крупный переполох.
– Маримоно, – мечтательно протянул пращник, жадно следя за развлечением. – Давно не едал. Бывают еще крупнее, манечи называются, но у них мясо не такое нежное.
Чтобы подобрать добычу, плотовщики подгоняли легкую бальсу к берегу и, не боясь крокодилов и огненных рыб, прыгали прямиком в заросли бамбука и хватали смертельно раненных животных. А уже на плоту кто-то под общий смех добивал их кулаком или топором, а потом сбрасывал обезьянью голову в реку, где ее быстро подхватывали невидимые водные твари.
– Зачем мы ходили в этот поход, Синчи? – тихо спросил Кетук у товарища. – В плен мы взяли почти столько же дикарей, сколько потеряли наших… Не считая женщин с детьми, но разве это работники?
– Чтобы не засиделись в городе.
Друг разлепил сухие губы, но глаза его так и остались закрытыми. Ему разрешили лечь, и он свернулся словно плод в утробе матери, подложив под голову скомканный плащ.
– А остальные?
– В другой деревне промышляли, разве не понял?
– Разве этим людям будет лучше у нас?
Синчи открыл один глаз и остро уставился на Кетука.
– Конечно. Какие это люди, брат? Что они тут знали? Только охоту да глупые развлечения вроде плясок у алтаря – раз в год. Такие у них праздники, напиться чичи и поваляться с кем попало под кустами, а то и на виду у прочих, и так две недели подряд. Ни правильных богов не знают, ни правильных жертв приносить не умеют, так и живут будто свиньи в лесу. Людей из них сделаем, брат…
Кетук промолчал. Он видел, что Синчи трудно говорить, к тому же бальса с Кумари попала в очередное приключение. На краю отмели, в сотне локтей впереди, обнаружилась стая диких свиней. В ее сторону вылетела цела туча стрел, дротиков и камней. Одной из свинок не повезло сразу, другие же с треском укрылись в кустах. Сыны Солнца с воинственными криками причалили к берегу и бросились в заросли, и Кетук удивился, что далеко бежать им не пришлось. Почти сразу они вернулись, волоча за собой три туши. Видимо, некоторые из животных были серьезно ранены и не смогли толком укрыться от охотников.
– Хорошая отмель, – сказал Унако, провожая взглядом бальсу сапаны, оставшуюся позади. – В прошлый раз мы на ней яйца собирали. Никогда больше не пробовал.
– Чьи яйца? – заинтересовался Кетук.
– Не змеиные же! Черепашьи… Самые вкусные у тракайи, только их больше, чем пальцев на руках и ногах, не найдешь, и то редкость. Вкусные, как в масле обмазанные, и скорлупа что твоя кожа. Всякие яйца есть можно. Увидел следы, и по ним до самой кладки, если дождя утром не было. А теперь-то бы все равно не нашли, хоть бы и сезон был, все смыло.
Дорога обратно заняла намного больше времени, чем сам «поход на врага», все-таки течение было слишком быстрым. Кетук успел наслушаться и трубача – большую черную птицу с трубным голосом, – и попугаев, и даже уловил слабый рык, приписанный пращником пуме. Но гнус с приближением вечера так крепко насел на аймара, что им стало не до лесных чудес. «И как только они терпят? – удивлялся молодой воин, украдкой рассматривая девушку, прижавшуюся к Унако. – Кожа у них, что ли, деревянная?» Он то и дело почесывался в открытых местах, стараясь не трогать укусы ногтями.
Наконец среди зарослей мелькнуло широкое пространство озера и синих гор, и от этой мимолетной картины у Кетука сразу словно воздуха в груди прибавилось. Он представил, как окажется среди родных скал, под прохладным ветром с ледника, и улыбнулся. Уж лучше замерзать, чем терпеть такие мучения.
На скалистой площадке, где был устроен кратковременный привал, сейчас было немноголюдно.
