— Сто евро, — повторила Рудокопова. — Пожалуй, они и правда решат проблему.
— Держите, — Женя протянул ей две розовые бумажки. — Дома вернете.
— Уж в этом можете не сомневаться, — улыбнулась Рудокопова.
— Ну что, тогда — по пиву, и поехали.
— Я лучше чаю. Че-ерт! Вы меня здорово выручили. Даже не знаю, сколько бы пришлось тут торчать без денег. — Они устроились за столиком того же кафе, где перед этим Женя сидел один. — Вы тоже сейчас во Франкфурт?
— Да нет. Жду самолет. Через два часа улетаю на Кипр.
— Отдыхать?
— Работать. Японцы представляют новые телевизоры, ну и позвали.
Рудокоповой принесли чай. Жене — пиво.
— Как хорошо-о, — протянула Рудокопова, сделав несколько глотков. — У меня даже в горле пересохло от всего этого. Чтобы посреди Европы и без денег — такого еще никогда не случалось. Даже в девяностом, когда первый раз летела в Италию, а с работой там еще ничего не было известно, и то. Да-а, — покачала она головой, — я уже успела забыть, как это, когда денег нет.
— Такие вещи быстро забываются, но и вспоминаются легко, — кивнул головой Женя.
— Вы думаете?
— Я знаю.
— Откуда? — подняла на него глаза Рудокопова.
— Да-а. Неважно, — замялся Женя. — За друзьями наблюдал.
— За друзьями? Вы ведь журналист? Журфак заканчивали? — Женя вдруг почувствовал хватку Рудокоповой. Он понял, что теперь она не успокоится, пока не выспросит о нем все.
— Боже упаси, — деланно ужаснулся Женя. — Только не журфак.
— Не журфак? Тогда что?
— Образование тут ни при чем. Журналистами кто угодно становится, и часто совсем случайно. Мы с приятелем, например, торговали компьютерами. Фирма маленькая, конкурентов море, и, чтобы экономить на рекламе, я писал обзорные статьи: что почем на украинском рынке компьютеров. Хотя какой тогда был рынок? Я писал под псевдонимом, даже под несколькими.
Ну а когда нас все-таки задавили, работу я смог найти без труда.
— Забавно. — Рудокопова улыбнулась, внимательно разглядывая Женю. — Но даже статью о компьютерах нужно суметь написать. Я, например, не смогу.
— Да дело нехитрое.
— Ну, как сказать.
— Хорошо, сознаюсь, — поднял руки Женя. — Я несколько лет на филфаке проучился.
— Я же чувствовала что-то такое, — засмеялась Рудокопова. — У меня чутье.
— Должен сказать, что филологи и журналисты — совсем не одно и то же.
— Это филологи так думают. Или журналисты. А со стороны — все едино. И что? Почему не закончили?
— Диплом не защитил. Я себе тему выбрал — по Гоголю. Называлась «Эволюция образа Чичикова в трилогии Гоголя «Мертвые души».
— А-а… Интересно, — безразлично протянула Рудокопова, отодвинула чашку и глянула на часы. Было заметно, что Чичиков ее не интересует совершенно. — Ого. Вы самолет не пропустите? Да и мне уже пора. Подождите, — Рудокопова медленно подняла голову и посмотрела на Женю: — Какой еще трилогии?
— «Мертвые души».
— Та-ак. Кажется, вы решили на прощанье сделать из меня дуру. Не выйдет. Я хоть на филфаке не училась, но еще со школы помню, что второй том Гоголь сжег, а третьего не написал.
— У вас хорошая память. Но несколько глав ранней редакции второго тома сохранилось, а о том, каким будет третий том, Гоголь много раз рассказывал. Не бог весть что, но на диплом хватило бы. — Женя тоже поднялся. — Ну что, идемте, посажу вас на такси.
— Хорошо, — согласилась Рудокопова. — У вас есть при себе визитка? Дайте мне. Надо же вам как- то сотню возвращать.
Женя протянул ей карточку.
— Любопытный вы тип, обозреватель Евгений Львов, — покачала головой Рудокопова, разглядывая визитку Жени. — Эволюция образа Чичикова. Ну, пошли.
Подхватив сумки, они направились к выходу.
— Кстати, — поинтересовалась Рудокопова, — а почему вы диплом не защитили?
— Да потому что некоторые, как и вы, решили, что я из них дураков делаю. Все руками разводили: какая может быть эволюция образа, если нет текста?
— Их можно понять.
— С чего это я должен их понимать, если они не желают понимать меня? И потом. Как это Коровьев у Булгакова сказал: в открытый предмет каждый может попасть.
— Ого! Похоже, я вас задела. Извините, не хотела.
— Да ладно, — криво усмехнулся Женя. — Дело давнее.
Такси они нашли без труда. Меланхоличный длиннобородый пакистанец в большом белом вязаном картузе открыл багажник, Женя затолкал в него сумку Рудокоповой, и они распрощались.
— Я вернусь через десять дней и сразу же вам позвоню, — пообещала Рудокопова.
Но не позвонила.
Говорить Рудокоповой, что нынешнюю свою работу он считает временной и всерьез к ней относиться уже не может, Женя не стал. Внешне у него все было по-прежнему неплохо: ему нравилось писать о новой технике, было любопытно следить за тем, как от поколения к поколению меняются модели устройств, как в новых образцах реализуются идеи, о которых всего год-полтора назад говорилось как о далеком будущем. В неотвратимой поступательности этого процесса была логика и чувствовалась мощь человеческого интеллекта. Одним словом, работа была интересной.
Приятным приложением к ней стали частые поездки на презентации новых моделей, которые проводились, как правило, не среди стекла и пластика унылых офисов европейских столиц, а в местах самую малость экзотических, но в то же время комфортных: на средиземноморских островах, в замках Шотландии, в марокканских оазисах. Да и ласковое внимание менеджеров крупных брендов, проявлявшееся в недешевых подарках, тоже было приятно. Отличная работа, замечательная работа. И что же страшного в том, что время от времени твой большой друг, отвечающий за связи с прессой в одной из этих компаний, попросит тебя заменить в описании их нового телефона просто положительный эпитет на эпитет в превосходной степени? Ну, конечно, ты заменишь этот несчастный эпитет, ведь с другом в стольких странах столько уже выпито вместе. Нельзя же сегодня пить и брататься, а завтра отказывать в такой пустяковой просьбе. И когда он попросит в сравнительном обзоре присудить их ноутбуку на балл больше (а лучше на два, так убедительнее!), чем модели конкурентов, то и тут отказать ему будет сложно. Да и ноутбук у них неплохой, — неуверенно объяснишь себе самому это не самое чистое решение.
А там и рекламный отдел, которому тоже нужно работать, продавать рекламные площади и добывать деньги, из которых потом тебе же выплатят зарплату, покажет изящные, но острые клычки. «Зачем, скажи мне, зачем, — будет страдать у твоего стола милая девушка, — ты написал об этом мониторе — «ничтожный»? Я не говорю, что его нужно хвалить, можно ведь просто промолчать». За этой милой девушкой придет другая, не менее милая. За той еще одна. Нет, не одна. За той придут десятки таких же. И каждая будет знать, что ты должен писать и какими именно словами.
Пришло время, и Женя понял, что уже полностью и без остатка подчинен этой обволакивающей, ласково улыбающейся, но оттого ничуть не менее жесткой цензуре. Ни один его материал не мог выйти без визы девушки из рекламного отдела, подтверждавшей, что текст согласован с менеджером компании- производителя. Особенно пристально следили за лояльностью прессы южнокорейские бренды. Порой казалось, что ты работаешь не с мировым производителем техники, а с тоталитарной сектой. Глядя в стеклянные глаза их вечно бодрых сотрудников, неизменно твердивших одно и то же об абсолютном и
