чем.
— А нам что?.. — сказал Хайден. — Мы должны подкрепиться, набить сумки едой и пробираться к Ла-Маншу. А что здесь останется, мне плевать. Меня никто не щадил и не жалел.
От костра раздалась пьяная песня. Все одиннадцать свободных от обязанностей собрались у бочонка, выбили пробку и наперебой подставляют баклаги и серебряные чаши, награбленные за время похода, а у Армстронга даже золотая, которой он очень гордится.
Гай стиснул челюсти, дальше будет то, что видел уже не раз. Сперва от вина теряют контроль, перестают сдерживаться, беспомощность жертв провоцирует насилие, начинают вышибать двери, врываться в дома, убивать сопротивляющихся мужчин и насиловать их жен и дочерей…
Такие частенько выволакивают женщин на улицу, чтобы насиловать при свете солнца. Люди озверели от тяжелой жизни, а на войне, где видят смерть на каждом шагу, перестают ценить жизнь даже свою, а уж чужую так и вовсе…
— Надо уходить, — сказал он резко. — Мы не должны этого допускать!
Армстронг возразил:
— Как?.. Они уже еле на ногах стоят!.. Пока весь бочонок не осушат, никто и ухом не поведет… В жаркой пустыне, ха-ха-ха, у всех пересохли внутренности, теперь всю оставшуюся жизнь будут заливать жар вином и пивом!
— Осушат бочонок? — переспросил Гай саркастически.
— В нем уже меньше четверти, мой лорд!
— В подвалах найдется еще, — сухо заметил Гай.
— Придется подождать, — сказал Армстронг с сочувствием. — Ладно, я пока схожу за вином. А то мы как не люди…
Потом они лежали на прогретой за день земле, подложив охапки сена, пили чудесное вино и смотрели на звезды. Правда, Армстронг однажды отлучился, а вернулся с блудливой улыбкой и расстегнутыми штанами, и Гай с горечью понял, что по крайней мере у одного дома двери все-таки выломали, не зря же с той стороны слышен женский плач, тихий и безнадежный.
Он чувствовал, как медленно уходит звериная усталость, накопившаяся за долгие годы непрерывных боев, непрестанного ожидания нападения в ночи, когда каждая мышца на пределе, когда все на зверином чутье, когда постоянно ждешь удар и ежесекундно готов ответить двумя.
— Ладно, — сказал он, — сегодня отдыхаю, завтра на рассвете ухожу.
Армстронг пробормотал сонно:
— Да, уже пора… Хотя на рассвете рановато, все перепились…
— Я ухожу, — казал Гай твердо, — а остальные как хотят. Это не мой отряд, я за него не отвечаю.
— Но все привыкли считать вас командиром, — возразил Армстронг. — Хоть мы и собрались кто откуда.
— Кто в самом деле считает меня командиром, — сказал Гай, — тот пойдет со мной. Мы же не в бой посланы, а спасаем шкуры и жаждем добраться до Англии. Войска нашего нет, всякий сам по себе, каждый выбирает путь и судьбу.
Отоспавшись за день, вечером ходили вдоль домов, стучали в двери и окна, уговаривали открыть, обещали, что ничего не сделают, а ночью выломали двери еще в одном доме, где заметили двух молодых женщин. Какой-то парнишка выбежал навстречу с топором в руках, ему дали обухом в лоб, связали на всякий случай, вдруг оживет, затем выволокли женщин под звездное небо и насиловали с пьяным гоготом и шуточками.
Отчаявшиеся крестьяне высыпали из домов и попытались дать бой англичанам, однако те хоть и пьяные, но к этому времени прошли всю Палестину, участвуя в боях за все важные крепости, знали, как драться, и умели: деревенских увальней убили всех быстро и просто. Из англичан трое ранены легко, один тяжело, ему распороли косой брюхо, он натужно улыбался и все просил дать больше вина, что все равно выливалось из широкого разреза на животе.
Теперь женщин насиловали вволю, изощренно, переходя от одной к другой, наслаждаясь чувством власти, упиваясь страхом в глазах плачущих жертв.
Утром Гай собрал мешок с едой, стараясь не слышать плач и стоны, наполнил баклажку с вином, вроде все, перевязь с мечом уже приятно оттягивает пояс, выпрямился и пошел в сторону леса.
Армстронг вскрикнул:
— Мой лорд! Я с вами!
— Тогда не отставай, — бросил Гай раздраженно. — Ждать не буду.
Он шел, не оглядываясь и не останавливаясь. Немного погодя послышался настигающий топот, он понял, что догоняют трое, и даже понял по легкости шагов, что кроме Армстронга с ним теперь еще двое лучников, представителей самой мобильной и опасной для сарацин армии крестоносцев.
Армстронг сказал, запыхавшись:
— Вы правы, мой лорд. Это приятные пустяки, но не стоит из-за них задерживаться. Впереди Англия!
Лучники Сэм и Нил старались идти впереди, но Гай велел топать замыкающими, чтобы в случае опасности успели натянуть тетивы.
В лесу Гисборн сделал несколько шагов, насторожился, вскинул руку. По земле прокатился легкий гул, стал четче, все различили стук множества копыт.
Армстронг произнес с кривой улыбкой на лице:
— Видать, кто-то все-таки добежал…
С дальней стороны леса, где осталась распятая на земле молодая крестьянка, из-за деревьев вырвался конный отряд во главе с воином в кирасе и стальных наручниках, но с непокрытой головой. В руке его блистал обнаженный меч, за ним два десятка воинов, все пригнулись к конским гривам, готовые избегать смертоносных стрел английских лучников.
Сэм вскрикнул в тревоге:
— Это из гарнизона!..
Он сделал движение броситься обратно, Гай ухватил его за плечо:
— Не успеваем.
Армстронг яростно засопел, ожег его ненавидящим взглядом, хотя сам видел, бой начнется и тут же закончится, кто бы ни одержал верх, хотя понятно, кто победит: лучники хороши только на дистанции, а всадники слишком быстро очутятся среди них, у всех в руках длинные мечи, которыми так удобно рубить пеших…
Гай скомандовал резко:
— Уходим! Быстро.
Он не оглядывался, но слышал по топоту, что бегут за ним слаженно и беспрекословно. На помощь деревне пришли не из соседнего села, а из воинского гарнизона. Быстро допросят раненых англичан, и пусть даже те ничего не скажут, но крестьяне, давно пересчитавшие всех, с готовностью скажут, что четверо ушли вон в ту сторону…
Гай несколько раз менял направление, заставлял продираться через чащу, где не пройдут кони, перебираться через упавшие деревья, а то и, пригибаясь, под просто зависшими на ветвях соседей и готовых рухнуть в любое мгновение, кони там точно не пройдут, в первый раз позволил перевести дыхание только после двух ручьев, когда долго шли по воде вниз по течению.
Армстронг из-за своей массы устал больше других, но не роптал, о Гае Гисборне знали, что всегда или почти всегда выводит своих людей целыми из самых тяжелых боев.
Гисборн, как самый жилистый и выносливый, разобрал мешки и выложил на траву еду, ровно столько, чтобы утолить голод, но не отяжелеть. Вина не дал вовсе, да никто и не просил, представили, как французы рубили пьяных и беспомощных соотечественников.
— Сегодня выйдем к нашим землям, — объяснил он. — Они хоть и французские, но английские.
Армстронг пробормотал устало:
— Это как?
— Нормандия, — объяснил Гисборн, — была всегда нашей… ну, с тех пор, как викинг Ролло со своими
