Остальное было проще простого. Выследить, где черные держат пленников, удалось буквально за день, хотя пришлось отдать дикарям и контуженного галла, и буквально изрезанного на куски центуриона. Но это все ерунда. Главное, что она с командиром. Оболтусом, не сумевшим вовремя свалить с ценнейшими сведениями. Героем фронта освобождения Африки от шаманских племен. Талантливым полководцем, таким умелым, что допустил раздробление и практически полную гибель неслабого отряда. А еще он…
Флавию нечего было сказать в свое оправдание, а слушать дальнейшие обвинения не хотелось. Поэтому просто подошел к девушке, выбил у нее из рук мелькнувшее лезвие и привлек арабеску к себе.
Вслед за жалобно звякнувшим кинжалом рухнул на землю и невозмутимый хашшишин-убийца, оставив стоять свое вместилище: хрупкую фигуру, затянутую в темную одежду. От наводящей на восточные римские провинции легенды смерти осталась просто женщина.
Глава 10. Миллиарды лет боли
Летняя ночь проносится быстро. Когда ее делишь с кем-то — и вовсе пролетает как метеор, оставляя за собой еле видимую и быстро исчезающую дымку чужого тепла и страсти. И уж особенно молниеносна летняя ночь, разделенная с желанным человеком, когда эмоции и чувства прорываются из застойного пруда военной рутины, разбивая плотину стрессов дальних походов и усталости, смывая кровь — свою с доспехов и чужую с рук.
− Забавно, − шепнула девушка. − Месяц назад я бы прирезала любого, кто…
− Тс-с-с-с!
Флавий прикрыл губы девушки тыльной стороной ладони, и Гиза немедленно приняла игру, укусив римлянина за палец. Но тот не поддержал порыв. Флавий внимательно всматривался в травяной потолок там, где внутрь проникла арабеска.
− Или у меня развивается мнительность, или там кто-то был, − заметил воин и поднялся. — Думаю, самое время сделать отсюда ноги. Поддержишь?
− Ммм… я за, но тело противится, − улыбнулась еле заметная фигура на импровизированном из остатков одежды ложе.
− Тело мы уговорим. Как только представится возможность, − пообещал Флавий и нагнулся к своей одежде. — В самом деле, нам пора. Нужно до рассвета найти галла и центуриона.
Воительница поняла, что на сегодня любовные игры кончились и мгновенно переключилась на игры военные.
− Уверена, что с толстяком все в порядке. Но судя по ранам Кельвина…
− Да, я знаю. Герекс рассказал, − оборвал девушку Флавий. Не хотелось лишний раз думать, что ветеран, возможно, уже мертв.
− Тем не менее, хотя бы узнаем, что с ними. Без этого я никуда не уйду, − добавил Флавий уже совсем твердо, и Гиза поняла, что передней именно тот Флавий, который и что-то переключил в ее душе.
В этом он был похож на хашшишинов Востока. Похож — да не тот. Хашшишины — пешки диктатора, а у того никаких целей кроме как продержаться у власти еще сколько-то лет. Да, в глазах пешек горел такой свет нерушимой веры, который и не снился никому из европейцев. Да, их презирали десятки, толпы восхваляли и тысячи боялись. Но только тот, кто провел на Горе тринадцать из тогда еще неполных двадцати лет жизни, кровью своей и врагов завоевав право на звание даи; тот, кого в течение полутора лет жестоко унижали и заставляли играть роль гурий в мистификациях Старца; тот, с помощью кого госпиталиеры смогли захватить неприступную крепость ибн Саббаха — тот человек понимал, что только способность к самопожертвованию ради высших целей выделяет настоящего рыцаря от цепных псов какого-либо режима.
Вот и Флавий — именно рыцарь. А вовсе не кто-то из лидеров ордена госпиталиеров, покоривших всю бесконечность ближневосточных земель и «подаривших» организации хашшишинов нового лидера и новое имя.
Римляне называли организацию наемных убийц Орденом воздаяния и ставили ее вместо опорочивших себя доминиканцев. Ближайшим помощником главы Ордена когда-то была арабская красавица с глубочайшими озерами карих миндалевидных глаз — безжалостный убийца и великолепный воин, урожденная принцесса Гизада Арбан-Адан аль Саджах.
Гиза была не только великолепным воином, умелой любовницей и непревзойденным шпионом, но и просто умным человеком. Благодаря этому успела унести ноги из Ордена раньше, чем за ее голову была объявлена награда. Лидеры любой военизированной, а тем более религиозной организации панически боятся предательства со стороны ближнего своего, в том числе и того, кому они обязаны властью. Нет, тем более со стороны того, кому они обязаны властью. А власть лидеру Ордена преподнесла на блюдечке с витиеватой арабской вязью на каемочке именно арабеска.
С тех пор, а прошло уже без малого десять лет, Гиза оставалась сама себе хозяином. Сама выбирала работу, зачастую грязную и почти всегда кровавую; сама выбирала себе покровителя; сама готовила себя к тому единственному Делу, которое отличит ее от других даи.
Последние полтора года восточная красавица регулярно привлекалась Святым христианским Римом в качестве агента влияния. С десяток не согласных с политикой Рима вельмож старых, еще времен Империи родов, резко поменяли свое отношение к Святому христианскому Риму после того как в их резиденциях появилась странная восточная девица. Всегда под разным предлогом и всегда как-то уж очень сразу. Но и эффект также был постоянен: Гиза быстро и эффективно принуждала заартачившихся к исполнению воли церкви: либо шантажом, либо угрозой смерти близких, а несколько раз − с особо стойкими − и ценой кровопролития.
«Лезвие востока» — так называл Тайный магистрат Престола свое оружие и очень ценил. В другое время клирики сожгли бы чужеземку как ведьму или просто еретика (Гиза по-прежнему принципиально не принимала христианства), но таланты девушки, о коих донес кое-кто из окружения Ордена воздаяния, а впоследствии и продемонстрированные Гизой самолично, заставляли церковных служителей до поры придержать на доске шатрандж эту сильную фигуру.
План побега приняли быстро. Перебивая и дополняя друга, мгновенно перехватывая у соратника нужные мысли и делясь своими, странновато выглядящая пара быстро распределила роли в грядущем поиске своих друзей. Как только место содержания пленников станет известным, Гиза через крышу проникнет в здание и по возможности быстро вырежет охрану. Флавию останется войти внутрь и помочь забрать друзей из плена.
Просто как все гениальное.
И настолько же смахивает на сумасшествие.
− Ты знаешь, я хотела сказать тебе это еще там, в хижине где…
− Ммм…, - Флавий не мог говорить, окровавленный рот был полон осколками разбитых зубов. Еще раз сплюнув темную дрянь на невидимый теперь пол, римлянин попросил:
− Не нафо, Гифа… Я…
− Заткнись, Рэм Александр, − перебила арабеска. − Я хочу чтобы ты молчал и впредь знал…
Воин поерзал, пытаясь было пошевелить руками. Бесполезно — ответом лишь дикая боль в локтях. Перерезанные сухожилия напрочь лишали подвижности, а в ответ на каждое ее проявление отвечали безумной вспышкой боли, гасящей сознание.
Когда Флавий снова пришел в себя, Гиза уже говорила. Часто-часто, что он никогда не замечал за спокойной и рассудительной воительницей. Видно было, что она хочет выговориться до того, как…
О том, что могло следовать за этим «как», Флавий запретил себе думать. Перестал ворочаться на жесткой деревянной кровати, откинул голову назад − единственная оставшаяся подвижной часть
