регион от опустошения. Кроме того, мы не можем позволить, чтобы нефтяные заводы перестали работать. Тем более нельзя позволить их взрывать…
Он улыбался, довольный, я рискнул спросить шутливым тоном:
— Те нефтяные тоже наши?
Он вскинул брови.
— Нефтяные?.. Нет, конечно.
— Простите, мне показалось.
Он отмахнулся.
— Да все нормально показалось. Если по большому счету, то и заводы, и вся система нефтепроводов — наши. И не только в Кении. На самом деле не так уж важно, кто числится собственником. Неважно даже, кто считает всерьез себя их собственником!
Он говорил все еще шутливо, довольный успехом операции «Умиротворение Кении», но я чувствовал холодную и жестокую правду. Заботясь о мире и благополучии в Африке, наша фирма… или организация, всего лишь заботится о благополучии своих угодий и тех людей, которые их обрабатывают.
И не только в Африке.
За час до конца рабочего дня замигала иконка вызова. Глеб Модестович взглянул с экрана строго и требовательно.
— Евгений? На радостях еще не ушел праздновать?.. Зайди ко мне.
— Иду, — ответил я послушно.
Бросаясь к двери, подумал, что мой начальник выглядит непривычно строгим и подтянутым. И эта шуточка невпопад, будто старается смягчить что-то неприятное.
В кабинете находился высокий мужчина в строгом сером костюме, джентльмен с полным безразличия и некоторого высокомерия лицом и холодным взглядом светлых глаз. Он повернулся в мою сторону, не сделал ни единого лишнего движения, словно его повернули невидимые руки, а Глеб Модестович поспешно вскочил из-за стола.
— Вот, господин Макгрегор, — сказал он как-то чересчур поспешно, — наш сотрудник Евгений Валентинович. Тот самый, который сегодня переведен на уровень Б.
Незнакомец, которого он назвал Макгрегором, кивнул с самым безразличным видом.
— Отлично. Благодарю.
Глеб Модестович спросил искательно:
— Я вас покину на некоторое время?
Макгрегор кивнул, даже не взглянув в его сторону.
— Да.
Глеб Модестович исчез с такой бесшумностью, словно в виде дыма просочился сквозь замочную скважину. Макгрегор неспешно обошел стол, я молча смотрел, как он снова без единого лишнего движения опустился в кресло Глеба Модестовича, вскинул на меня взгляд, после паузы кивнул на кресло по эту сторону стола.
— Садитесь, Юджин. У меня к вам короткий разговор. Точнее, сообщение. Но сперва пара вопросов.
Я послушно сел на самый краешек, что-то по спине мурашки, посмотрел с ожиданием.
— Слушаю вас внимательно.
В его глазах я отчетливо видел сомнение, будто ожидал увидеть что-то намного солиднее и респектабельнее. Хотя бы в возрасте, с лысиной и окладистой бородой.
— После тех событий в Кении, — произнес он с расстановкой, — к вам вообще относятся с большим вниманием. Кстати, у вас был карт-бланш на то… как вы поступили?
Я развел руками.
— Нужно было действовать быстро. Я и так едва успел. Кроме того, это было лучшее из решений, что пришли в голову.
Его глаза стали задумчивыми.
— Может быть, да, а может быть, и нет. Теперь уже не узнать, ибо проблема решена, возвращаться к ней никто не будет, других дел выше головы. Но то, как вы все провернули, говорит не только о вашем понимании происходящего.
Я поинтересовался:
— А о чем еще? О жестокости?
— Некоторые сказали именно так.
— Малой кровью, — ответил я, — удалось предотвратить пролитие большой крови. Иначе пожар охватил бы полконтинента. Вспышка трайбализма — это заразно.
Он сказал медленно:
— Вас никто не винит. Просто в вас увидели то, чего раньше не замечали.
— Что именно?
— Вы способны действовать быстро и круто. Даже жестоко.
— А был вариант лучше?
— Я и говорю, — повторил он, уклонившись от моего вопроса, — вы сработали молниеносно. После небольшого обсуждения наверху там пришли к мнению, что вы поступили абсолютно верно. Но посоветовали присматриваться к вам.
— Я весь на виду, — пробурчал я уязвленно, — куда уж больше присматриваться. Даже мои анализы у вас есть… А зачем здесь проговорились, что за мной усиленное наблюдение? Это же преднамеренно? Теперь буду больше таиться!
Он чуть растянул губы в холодной улыбке.
— От нас не утаишься. Теперь не просто постоянно снимают бесконечный фильм, да еще с разных ракурсов, но и анализируют движение лицевых мускулов, позы, движения. Человек, понимая, что за ним наблюдают, будет осторожен в словах, но с мимикой справиться труднее! А наши специалисты исходят из того, что даже мимику можно подделать, но практически невозможно контролировать сокращение глубоких мышц. Зато наша аппаратура их реакцию фиксирует тоже. Так что если вы после нашего разговора вдруг измените поведение, это тоже заметят. И насторожатся.
— О господи, — ответил я, — какие сложности. Как будто я президент страны.
Он ухмыльнулся, но не ответил. Глаза его стали непроницаемыми, но я увидел в них такое, что тут же закрыл рот. В самом деле, что такое теперь президент отдельно взятой страны?
После паузы он поднялся, протянул мне руку. Я автоматически ухватил его ладонь, он сильно стиснул мои пальцы.
— Вы переводитесь на уровень Б, — сказал он торжественно. — Жалованье было пятьдесят тысяч долларов? Сейчас удваивается… Да-да, вы не ослышались, сто тысяч в месяц. Плюс множество бонусов, в том числе выбор для жилья любого курорта мира или любого города. В том смысле, что вам не нужно туда ехать и что-то покупать. Просто скажете — и все к вашему приезду будет готово.
— А работа? — спросил я.
Он впервые чуть раздвинул губы в усмешке, что показалась мне не очень доброй.
— Рад, что вас это интересует в первую очередь. Работы будет больше. И, главное, она будет… поглобальнее. До свидания, теперь я буду держать с вами связь. И задания будете получать от меня лично.
— Р-рад, — пролепетал я.
Он кивнул.
— Хорошо. Конечно, и другие начальники отделов будут стараться вас привлекать к своей работе, у нас это принято.
— А можно?
— Конечно, — ответил он коротко. — Такое сотрудничество даже поощряется. Но, конечно, задания от меня приоритетнее.
Он ушел, а я остался сидеть, чувствуя, как ноги стали ватными. А то, чем я занимаюсь и что делаю,
