катаров, альбигойцев, ариан и сотен разных течений и направлений, у всех даже одежда своя, не говоря о молитвах! Там что вполне нормально, когда одни священники сжигают монстров священным огнем веры, другие – разметывают на куски праведным гневом Господа, третьи – с громами и молниями проваливают их под землю…
Николай оживился, подхватил, бурно блестя глазами и шевеля запорожскими усищами:
– А я могу цитаты из настоящих молитв подобрать! У моей бабушки есть эта книжица… То ли Пластырь, то ли Молитвенник… Мы такие файерволы забацаем!
В комнату вошла с огромным подносом Габриэлла, гора сдобных булочек. На кухне разрумянилась от горячей плиты, глаза блестят, рот до ушей, и Ворпед, взглянув на нее тоскливо, спросил с надеждой:
– А теперь уже можно предлагать?
Она мотнула головой и указала на меня взглядом.
– В любой групповухе вождь – первый!
– А мы его сместим, – сказал Ворпед. – Ради такого дела… вон даже Трою разрушили… и Греко- римскую!
Я постучал по столу.
– Пока не сместили, слушайте!
Скоффин буркнул:
– Куда тут слушать, если женщина на корабле? Шеф, может быть, ее за борт, как Стенька Разин? Окно широкое…
Габриэлла вернулась с подносом, где выстроились восемь чашек. Густой аромат наполнил комнату бодрящим запахом, однако все уставились на Габриэллу: когда наклоняется над столом, ее могучая грудь не просто натягивает маечку, а становится видна сквозь нее, словно ткань исчезает вовсе.
Я посмотрел на Габриэллу с укором.
– Видишь, как твои гормоны действуют? Ты уж как-нибудь духами их, духами!.
– А это и есть духи, – сказал Секира ехидно.
Габриэлла посмотрела на него с возмущением, но не нашла что возразить, не признаваться же, что это ее жаждущий организм наполняет воздух такими призывными гормонами, что даже наши умники на глазах превращаются в самцов.
Я предложил с раздражением:
– Ну что, сделаем перерыв? Всей командой быстренько сбегаете переулками на Тверскую? Дабы кровь снова вернулась к мозгу?
Заулыбались смущенно, Ворпед вздохнул:
– Да, женщина на корабле – это чума в Европе. В самом деле, за борт – самое разумное.
Габриэлла вздернула носик и сказала с отменным чувством достоинства:
– Я просто мимо проходила. Разве кофе и булочки не понравились?
– Хреновая замена, – вздохнул Ворпед тоскующее.
Скоффин повернул голову, в шее захрустели позвонки, он провел пальцем по календарю на стене.
– Март, апрель, май… заканчивается! Тридцатое. Ворпед, ты календарь потерял?
– Хорошему коту и в январе март, – сказал Кулиев знающе. – А Ворпед у нас еще тот котяра… Как послушаешь его, гм…
Габриэлла крикнула мне из прихожей:
– Не вставай, я дверь захлопну сама!
Все затихли, донесся щелчок автоматических замков. Ворпед спросил с беспокойством:
– Не обиделась?
– Нет, напротив, – ответил я. – Женщины любят, когда мужчины занимаются делом, а не сексуалят, хотя нам говорят обратное. Итак, на чем остановились? Ах да, таким образом у нас будет одно революционное нововведение, которого нет ни в одной игре! К тому же мы с чистой совестью скажем себе, что не проповедовали, не возвеличивали и не пропагандировали никаких некромантов, колдунов и прочую нечисть в человеческом облике. Мы представляем из себя чистое духовное христианство, которое в свое время смело в мусор всех этих богов, демонов, магов, драконов…
Николай поднял руку.
– Можно мне? А ведь это в самом деле первая игра, которую можно будет рекомендовать играть с чистой совестью. Думаю, на нее сразу стоит обратить внимание церкви и прочих общественных организаций, которые блюдут чистоту нравов. Да мы сами им подсунем с соответствующими пояснениями.
Я слышал, как Секира придвинулся вместе с креслом к Аллодису, спросил тихонько:
– А ты за кого вообще играешь?
Аллодис ответил безучастно:
– Я, наверное, латентный расист.
– Это как?
