Кондрашов еще смотрел на меня, губы медленно сложились для первого звука, а на экране уже появились слова: «Дорогой Кондратик, я тебя тоже приветствую!.. И тоже рад тебя видеть. И во первых строках своего письма спешу заверить, что усе прошло хорошо. Но вы мне все обрыдли, черепахи несчастные. Я сейчас пройду по лаборатории, осмотрю и везде оставлю ЦУ, но с этого дня с вами, недобитыми улитками, буду общаться только по электронной связи. Ну, ты понял. Целую, шеф».
Преодолевая сопротивление воздуха, я в самом деле прошелся по всей лаборатории. С нынешним массивом полученных знаний еще не разобрался, в голове каша, все только укладывается, но уже вижу, где что нужно сделать в первую очередь, как расшить узкие места, и где могут возникнуть трудности в будущем и… даже как их предотвратить.
На экранах вспыхивали длинные послания, сотрудники пялились в недоумении, никто еще не заметил меня, это уже потом, когда начнут просматривать записи, заметят молниеносно прошмыгивающий призрак, буквально размазанный на сотни метров.
Самая большая трудность из-за разницы в скорости мышления и механическом несовершенстве тела.
Если бы мои мыслительные процессы протекали быстрее втрое или пусть даже в десять раз, я еще мог бы общаться с коллегами, всякий раз демонстрируя молниеносность мышления, быстроту реакции и очень точный подбор слов, но когда в сто тысяч раз, это уже не лезет ни в одни ворота.
Отныне я работал дома, связываясь с компанией лишь по широкополосной связи. Мои голографические копии разгуливали по всему комплексу, отдавали указания, сами брали в руки инструменты и показывали совсем ошалевшим сотрудникам, что и как делать. Почти никто не успевать понять крутые повороты в работе, но если в моей секунде помещается сто тысяч их секунд, а в сутках всего восемьдесят четыре тысячи, то я за час успеваю «прожить» несколько месяцев. И успеваю продумать дальнейшие пути. Если можно ограничиться только теоретическими выкладками, я успеваю за пару их минут сделать то, на что они затратили бы годы.
Здесь дело не только в скорости моего мышления, но я в самом деле его невероятно расширил, будучи постоянно подключенным к Сети. Наверное, я все еще остаюсь «слабым сверхинтеллектом», но и при этой слабости я в короткие сроки сделал массу усовершенствований, пару крупных изобретений и отыскал принципиально новый путь к переходу всего тела на принципиально новый уровень, то есть на энергетический.
Я сидел и разрабатывал эти тропки, особенно упирая на возможные опасности, как вдруг в сознании прорезался ошеломленный голос:
– Господи… обалдеть!.. Это что же… так будет всегда?
– Будет круче, – ответил я мгновенно. – Ты, Кондрашов? Молодец, решился.
– Решился? – ответил Кондрашов, я увидел его карикатурный образ, нечто среднее между мультипликационным зайцем и дождевым червем. – Да я сразу, как только вы, шеф, явились так экстравагантно в виде призрака и устроили переполох. Мы чуть лбы не побили, когда рассматривали записи!.. Только готовых чипов было маловато, сам Холдеманн прибыл и требовал после удачного испытания… К счастью, шеф, из вас получилась великолепнейшая морская свинка! Холдеманн потребовал немедленно запустить второй этап операции…
– Это по уменьшению размеров?
– И увеличения пропускной способности, – уточнил он.
Я отмахнулся.
– Можно отменить.
Он спросил с недоумением:
– Почему? Какие-то опасности?
– Наоборот, – ответил я. – Достаточно и этой скорости, чтобы уже… как бы это сказать, но теперь и транслюди для меня то же самое, что для транслюдей «простые». Нет, разрыв даже больше. Да, Кондрашов, я – зачеловек. Но зачеловеку не пристало жить в теле транслюдя. Я тут вчерне разработал путь, как можно пройти по узкой дорожке к другому телу.
Он сказал обрадовано:
– Да, шеф, теперь я понимаю, что вы чувствовали среди нас! Я тоже сперва этих черепах готов был поубивать за медлительность. Ну его на фиг, это тело. С досады хоть в компьютер переселяйся. Или в Сеть.
– И это выход, – согласился я, – но есть кое-что получше. Вот смотри…
В виртуальном мире мы соединили электронные цепи интеллекта, несколько часов штурмовали, продвинулись на несколько шагов, наконец Кондрашов сказал со вздохом:
– Вычисляем мы быстро… как и перебираем варианты, но вот насчет принципиального новой дорожки… гм… шеф, завтра к нам присоединится Пескарькин… Он самый лучший по нехоженому…
Первый и самый серьезный раскол между трансчеловеками и «простыми» произошел, когда мы начали заменять нейронные биологические связи на электронные. До этого мы были изгоями в обществе «простых» лишь потому, что у нас некоторые части тела из металла или пластика, теперь мы сами вдруг увидели, что оказались в застывшем мире, где время замедлилось в сотни тысяч раз.
Для нас это оказалось тоже шоком: тела по-прежнему приспособлены к неторопливому перемещению, а мозг работает на сверхскоростях. Общаться приходилось только с себе подобными, ибо замучаешься ждать, когда «простой» услышит твой вопрос, поймет, а потом начнет отвечать звуками так медленно, что, пока он произносит одно слово, можно прочесть все книги мира, выучить все языки, переговорить с десятью тысячами трансчеловеков на различные темы, обсудить важные проблемы, а «простой» все еще будет тянуть первый слог.
С этих дней мы сами ощутили, насколько мы разные. И что «простые» от нас дальше, чем были неандертальцы от кроманьонцев. Пожалуй, они от нас вообще другой вид.
Как прыгающие по дорогам воробьи.
Пескарькин присоединился через полгода, исходя из нашего электронного времени, хотя для простых
