– Ну… как у вас изымают книги, фильмы… Изъять и… уничтожить.
Я пришел в ужас:
– И что решили?
– А что толку? Вы есть. О вас говорят, спорят. Так что уничтожить вас невозможно, с произведениями искусства только так. Но вот подредактировать вас хотели бы многие.
– А не вычистили бы и ценности?
– Вы рассуждаете, как и творец этого наивного и нерационального мира… Впрочем, вы ведь по облику и подобию… Судить не берусь. Я потрясен. Такого драматизма не встречал нигде. Ночь не заснул после первой же встречи с вашим драчливым и стремительным миром, а теперь постоянно подключаюсь к жизни Цезаря, Коперника, Рембрандта… Да что великие! Жизнь самого незаметного человечка порой исполнена такого драматизма, что неделями ходишь очумелый. А звери, рыбы, насекомые, растения? Даже у них своя жизнь, свои образы, свои характеры! Это и есть мастерство!
Он разгорячился, уже бил зеленой лапой по моему колену, жестикулировал, убеждал.
Появился второй зеленый человечек и потащил его в летающую тарелку, а тот оглядывался и доказывал мне, в каком странном и чудовищном мире я живу.
Они улетели, а я остался в своем странном, чудовищном, жестоком, наивном, неустроенном, драчливом, нежном, порнушном, нерациональном, красочном, неотредактированном мире.
Но теперь я смотрел на свой мир иначе.
Бумеранг
Владислав несся, как булыжник, выпущенный из баллисты. Игорь держался за ним, но не мог вот так ловко проныривать в микроскопические щели в толпе, мягко нажимать, раздвигая плотную толпу, не умел вскакивать сбоку раньше других на эскалатор, а за другом все получалось, да и сам Владислав раздувается от довольства, что добрейший Игорь, будучи на два года старше и с кандидатской на носу, послушно следует сзади, всецело на него полагаясь.
Они прогрохотали ботинками по движущейся ленте эскалатора, отпихивая зевак, которым нужно обязательно стоять слева, загораживая проход, вовремя заметили подкатившую электричку, даже успели добежать до третьего вагона, откуда ближе до пересадки.
Запрыгнули в последнюю минуту. Владислав даже двери чуть придержал для Игоря. Запыхавшись, они шумно переводили дыхание, кто-то бросил сочувствующий взгляд, остальные держались индифферентно.
Владислав и Игорь прошли в салон, там попросторнее, но оказались прямо перед двумя молодыми наглыми, развалившимися на сиденье широкими работягами в спецовках, правда, чистых – иначе и в метро бы не впустили, у их ног стоял ящик с инструментами.
Оба крепкие, налитые здоровой наглостью, они захватили половину лавки, а с той стороны было пусто, словно даже воздух стремился отодвинуться в разные стороны вагона.
Владислав поморщился, покосился по сторонам. Эти двое… Начнется ржачка над похабными анекдотами, а ты стой столбом и делай вид, что не слышишь, а то ведь, перехватив взгляд женщины – а их вон сколько, – вроде бы вынужден призвать их к порядку, а оно надо – лезть в драку? Любой из этих мордоворотов не смолчит, ответит покрепче, и ты опять в проигрыше: для него свара, даже драчка – обычнейшее дело, он и на работе расскажет с гордостью, как попал в ментовку, а там отметелили и отпустили, даже протокол не составили. Ну, а составят, что с него возьмешь? Не уволят и ниже, чем он есть, не поставят…
Он потянулся было перейти в другой конец вагона, но уперся Игорь. Там народу побольше: приезжие с узлами, толстые бабы с грудой детишек, неопрятно одетая пара очень восточного типа… Ладно, останемся в неприятной близости, когда не знаешь, чего ждать?.. Не знаешь ли?.. У них и рожи вроде бы пьяные…
Один из этих мордоворотов перехватил взгляд Игоря, скривился, отвел глаза, затем снова посмотрел внимательнее, словно мысли прочел, стал наливаться непонятной злостью. Он раздувался, став похожим на авиабомбу, и Владислав ощутил всей кожей колючие волны недоброжелательства.
Он все же решил уйти от греха подальше, у этих «людей снизу» слово с делом не расходится. Скандал – так скандал, ругань – так ругань, а подраться захочется – так без раздумий кулаки в ход пустят. Это не развинченные интеллигенты, которых из-за их закомплексованности вовсе невозможно довести до взрыва…
… но было уже поздно.
– Глянь, – сказал один, указывая дружку на Владислава пальцем, – какой галстук! Тебе такие портянки и не снились… А чё он бороду не отпустил, а?
– Мыться не любит, – бухнул второй. – Капуста из щей в бороде застревает, насекомые заводются… А может, и вовсе не растет… у энтих, ну… которые не могут, она ж, грят, не растет вовсе.
Владислав нервно топтался на месте. Уйти сейчас – дать понять, что сбежали от насмешек, эти гады восторжествуют еще больше.
– А очки? – снова спросил первый, буравя Владислава колючими глазами. – Тиллигент должен носить очки, они ж газеты читают!.. Они ж умные!
– Не заработал на очки, – предположил второй. – Все на алименты уходит. Да и на таком шнобельке пинснэ не усидит… что за нос? С таким только книжки читать, к бабам не ткнешься.
Владислав задергался. Не дашь же по морде, сам не оберешься неприятностей. Да и морды у обоих – кирпичом не своротишь. Хотел было уйти, но первый легко подставил ногу, и Владислав, что ретировался с гордо поднятой головой, позорно повалился на людей, от неожиданности хватаясь руками и боднув кого-то, опрокинул чьи-то корзины.
Сзади, а теперь и сверху довольно ржали те двое. Игорь суетливо помогал Владиславу встать. Но мордоворот, все так же сидя, схватил Владислава за лацканы и рывком поднял с пола, намеренно прихватив рубашку так, чтобы побольнее стянуть горло.
– Уже и на ногах не держится, – сказал он сочувственно второму. – С утра! А чё сделаешь, теперь и
