Взгляд его упал на подоконник. Муравьи ровной цепочкой бежали к цветочному горшку, где я поселил самку кампонотуса. Солнечные лучи падали на белую поверхность, красные спинки и туловища муравьев блестели, как крупинки драгоценных камушков.
– Чем же знаменитые?
– Ну, нормальный человек заводит кошку или собаку. Иногда – попугайчиков или хомячков…
Я смолчал, какой из меня нормальный, но вслух об этом нельзя, на этой планете ненормальность понимают только в одном значении.
– Мне они просто нравятся, – ответил я наконец, так как Вавилов заинтересованно ждал ответа. – Считай это таким же чудачеством, как если держать дома жаб, змей, сверчков, ящериц…
– Так то жаб, – возразил Вавилов. – Их видно. А твои зарылись и сидят себе в темноте!
– Да?
Он скептически наблюдал, как я снял с подоконника литровую банку с землей и осторожно поднес к настольной лампе. Там вся земля, прилегающая к стеклу, изрезана извилистыми ходами, редко-редко промелькнет какой трудяга, бегущий по делам. Но сейчас уже через несколько мгновений муравьи уловили разницу в температуре, на освещенной стороне появилась целая группка. Они оживленно шевелили усиками, деловито чистились, переговаривались антенным кодом.
– Во даешь! – восхитился Вавилов. – Они тебя слушаются!
– А хочешь, – предложил я, – заставлю их показать тебе своих куколок?
– Ну да, – не поверил Вавилов, – они ж их прячут!
Я придвинул банку к лампе еще ближе. Через несколько мгновений один из муравьев выскочил на поверхность, деловито обнюхал воздух, тут же шмыгнул обратно. Минуту спустя у самого дна банки в одном из ходов показался муравьишка, которого почти не было видно под огромным коконом.
– Во дает! – сказал Вавилов напряженно. – Будто ребенка вынес в одеяле! Это куколка?
– Личинка. Куколок не тревожат. Смотри-смотри!
Но Вавилов и сам не отрывался от стекла. За первым муравьем побежал второй, третий… Спеша и спотыкаясь, они карабкались вверх по длинному извилистому коридору, вслед за ними показались еще белые-белые личинки, еще… Муравьи заносили их в горизонтальный туннель прямо под поверхностью: явно там почва прогревалась хорошо.
– Если лампу выключить, – объяснил я, – попрут обратно. Вряд ли в глубине теплее, зато безопаснее.
Вавилов сказал задумчиво:
– Интересные зверюки… И целый мир! Как, говоришь, ты их ловил в эти банки?
– Да это просто. А что, тоже хочешь завести?
Он посмотрел на муравьев с завистью, вздохнул, мясистое лицо обвисло еще больше:
– Теперь хотел бы… Но не смогу. Сам понимаешь, я не ты. Мне условия не позволяют.
– Жена?
– Жена, теща… Неприятности дома, все чаще о разводе подумываю.
Я присвистнул. Он грустно усмехнулся:
– Твои муравьи, как и вообще любое хобби, для благополучных семей. Кто станет заниматься бегом трусцой, когда твой дом в огне? А у меня горит.
Я попробовал пошутить:
– Ого! Синим пламенем?
– Не синим, – ответил он грустно, не принимая шутки, – но горит.
Я раскрыл рот, но вздохнул и стал бросать мурашам волоконца рыбы. О черной ледяной тоске, что поселилась во мне, никто не знает, а со стороны я в самом деле сыт, пьян и нос в табаке. Возможно, он прав, сам не подозревая, и в другом: только человек, у которого не горит дом, сможет поднять взор к небу, всмотреться, ужаснуться звездной бездне.
– Ну ладно, – сказал он. – Я пошел.
– А дискету? – спросил я.
– Какую дискету?
– Ну, ты же занес…
Он отмахнулся:
– А, это… Забыл. По сети скину. Загляни сегодня в почтовый ящик.
– Загляну, – пообещал я. – Со мной все в порядке. Правда. Может быть, даже чересчур.
После его ухода я пытался вспомнить, какая мысль дразнилась, показывала кончик хвоста, как Маринка язык. Что-то о муравьях, общности с человеком… или не человеком? Может быть, общности с чем-то еще, чем-то живым, в отличие от мертвой материи…
В грудь кольнуло острым, а перед глазами возникла пугающая чернота с холодным блеском. Мертвая материя тоже усложняется. Сперва был Праатом, после взрыва разлетелся, постепенно усложняя обломки, сцепляя один с другим, образовывая сложные соединения, пока не появились такие сгущения, из которых затем галактики, звезды, планеты, а дальше на планетах, по крайней мере – на одной, возникло еще более
