– Вот она, – сказал отец торопливо. – Вон ее домик!
Он суетился, тыкал в глубину кладбища пальцем. Я сказал торопливо:
– Да-да, узнаю…
– Правда? – спросил он с надеждой. – Ну да, ты ж был, когда хоронили.
– Узнаю-узнаю, – повторил я, скорее для того, чтобы сделать ему приятное. После потери Джоя отец сразу сдал, пусть думает, что в самом деле я что-то вспомнил. Память у меня отличная, но здесь так быстро разрастаются кусты и вымахивают деревья.
– Вон та, с синей решеткой, – сказал отец, и я понял, что он мне не поверил. – Как над ней терновник разросся! Говорят, моя мама такой и была: красивой, как дикая роза… что значит терновник, и такая же колючая…
По ту сторону оградки, выкрашенной синей краской, поднимается куст с длинными ветками. С нашей стороны оградки слегка зачах, но часть веток гнется под тяжестью ягод, красных и раздутых, как упившиеся комары. Солнце просвечивает ягоды насквозь, как, бывает, просвечивает комариные брюшки, и каждая ягодка выглядела как драгоценный рубин.
Судя по наклону ветвей, куст сумел запустить корни под ограду соседа, там совсем свежая могила, не больше двух-трех лет. Кто-то, дав взятку, да и пользуясь нашей неразберихой, сумел сделать захоронение поверх заброшенной могилки многолетней давности.
Ветер пробежал по верхушкам деревьев. Те тревожно зашумели. Большую часть могильных холмиков ветром да дождями уже сровняло с землей, здесь можно хоронить снова… Старым мертвецам все равно, зато людям и, главное, деревьям хоть какая-то польза.
Я шел за отцом, уступая ему как дорогу, так и инициативу. Я знаю, что делать с компьютером, расколю почти любую программу, но что делать на кладбище…
Отец переложил ведерко в другую руку, кончик указательного пальца прошелся по железу оградки. Под твердым, как коготь, ногтем синяя краска отваливалась крупными чешуйками. Ржавое железо проступило, изъеденное кратерами язв, чем-то похожее на поверхность Луны, тоже давно мертвую, безжизненную, обреченную.
– Облупилось…
– Да уж, – ответил я, не зная, что сказать, когда все очевидно, но по интонации надо что-то сказать в ответ. Здесь это называется поддерживать разговор. У собак больше эмоций выражается с помощью запахов, а у людей через зрение и речь. – Да, облупилось.
Я не узнавал оградку, был здесь всего пару раз, очень давно, дорожки запутанные, а деревья и кусты с той поры выросли, как в тропиках.
Когда начали обходить ограду, с этой стороны креста на широкой металлической дощечке я рассмотрел буквы, сообщавшие, что такого-то числа, месяца и года такая-то родилась, а такого-то числа, месяца и года умерла.
Отец с трудом отворил железную калитку, вросла в землю, тут же принялся суетливо и виновато ковырять лопаткой, подчищая, подравнивая. Холмик осел, хотя с боков поддерживают доски, уже почерневшие, еще год-два, и рассыплются. Там, под этим холмиком, находится домовина, так раньше называли гроб, то есть дом, в котором живет умерший. Но сам умерший не в состоянии ухаживать за своим домом, потому потомство следит за домом и участком усопшего родителя. Сажает цветы, выпалывает сорняки, красит, белит, чинит…
Поглядывая на это существо, что всерьез считает себя моим отцом, я тоже топтался в этом тесном участке, огороженном со всех сторон железной оградой с острыми пиками наверху, чтобы никакой печенег не перелез, не напал, не разорил…
– А здесь васильки посадим, – приговаривал отец. – Она васильки любит… Смотрит сейчас и тихо радуется! Сама она, помню, не больно любила ухаживать за цветами, ее мать все делала, но смотреть любила… А здесь белым песочком посыплем, дорожка должна быть белой…
Он бережно пересадил из пакета принесенную рассаду на могильный холмик. Полил, тщательно примял пальцами землю, делая углубления для дождевой воды, чтобы задерживалась, впитывалась.
Меня передернуло, когда представил, что эта вода, просачиваясь вглубь, давно разъела деревянный гроб, хоть и прокрашенный для надежности. Черви уже сточили мясо, сейчас там только обглоданные кости.
Отец спросил заботливо:
– Озяб?
– Да так что-то…
– Кладбище, – объяснил он. – Здесь всегда холоднее, чем в мире живых.
– Да-да, чувствую. Калитка облупилась с этой стороны. Подкрасить?
– Сперва обдери малость ржавчину.
– Хорошо.
– Возьми в ведерке наждачок. Крупный, им хоть что сдерешь.
Я взял в руки ведро, пошарил среди инструментов, ветоши и пакетиков с цветочными семенами.
– Да, отец.
– А я пока краску разведу, – сообщил он. – Хорошая краска, и цвет ей понравится.
Он говорил, руки его безостановочно что-то делали, огороженный уголок постепенно светлел, земляной холмик расцвел заботливо посаженными цветами, серые дорожки стали золотыми от принесенного песка.
Двигался и работал он так, словно его престарелая мать, лежа на печи, наблюдает за ним. Или не на
