жутких корчах… Перед смертью становится настолько ужасен, что… я даже не хочу об этом говорить!
Прозрачный сок начал сочиться сквозь пальцы. Придон сжал пальцы плотнее, преодолел приступ режущей боли в черепе, когда кости начали уже раскалываться, припал губами. В первое мгновение ощутил, что боль ушла, испарилась, исчезла, как словно ее и не было. Затем показалось, что становится выше ростом. Ощутил, что молод и силен, а если поднатужится, то вырвет с корнем дерево, если не самое толстое.
Цветок смотрела с ужасом. Потом в глазах мелькнула решимость, она метнулась к дереву и подставила сомкнутые ладони под глубокий надрез. Придон догнал и ухватил ее за руку.
– Ты что делаешь?
– Я тоже хочу умереть, – ответила она с вызовом. – Я не хочу жить без тебя.
Он подумал, что есть и другие способы покончить с собой: броситься в болото или пойти дальше по звериной тропе, но в сердце плеснуло нежностью, отпихнул и подставил под струйку ладони.
– Тогда пей из тех же рук.
Она в самом деле пила жадно, много, а когда вскинула голову, он увидел, насколько преобразилась, стала в самом деле выше ростом, лицо очистилось от оспин, с больных глаз ушла краснота, а синие губы стали пурпурно-красными и полными.
– Теперь мы умрем, – сказала она тихо. – Но теперь, когда гибель близка, ты можешь…
– Нет, – прервал он. – Не говори ничего. Мы не умрем. Мы не должны умереть! Ты увидишь, мы не умрем…
Но в сердце разрасталась тревога, ибо Горицвет говорил только о чаше с ядом. Он тогда и обезвредил яд, преподнесенный в чаше несчастным Терпугом. Но если яд касается самого кольца, то… правильно ли он рассчитал?
– Я не знаю, сколько это продлится, – сказала она тихо.
– Тогда поспешим, – ответил он.
Она с изумлением видела, что этот странный человек теперь пошел впереди, и не просто пошел, а побежал, побежал легко, привычно, словно всю жизнь бегал по этой неудобной твердой земле. Она запыхалась, разогрелась, ее волосы растрепались, она мчалась за ним, стараясь подражать его движениям.
Придон косился на ее волосы, что напоминали роскошную конскую гриву, вот так же развеваются в бешеной скачке, потом начал замечать ее похорошевшее лицо, радостный и немного испуганный блеск глаз.
– Не устала?
– Ты же… бежишь… – ответила она через силу.
– Ладно, – сказал он, – похоже, нам вон к тому холму…
Под ногами изредка возникали заросли травы, но не привычно мясистые стебли, что ломаются при первом же прикосновении, выплескивая густой белый сок, стебли шелестели по ногам с сухим треском, то и дело взлетали вспугнутые кузнечики, крупные и толстые, как лягушки. Все чаще подошвы сухо стучали по гладкой земле, сухой и утоптанной, словно здесь недавно прокатились огромные камни.
Земля медленно пошла вверх, Придон незаметно перешел на шаг, а когда поднял голову, дрожь прокатилась по всему телу. За это время, глядя только под ноги, взобрались довольно высоко, и теперь то, что издали выглядело только черным камнем, превратилось не то в храм, не то в дворец… но только не для людей.
Придон знал только артан и куявов, видел нескольких славов, общался с людьми с гор, но какими бы все ни были разными, все равно люди, человеки, а эта ужасающая постройка из черных плит… она не для людей. Дело не в размерах плит, а в самом здании: строили словно бы муравьи или осы… нет, даже не стали бы строить так, строили как будто люди, но в то же время и не люди, ибо человек не станет одни плиты обтесывать так тщательно, что становятся глаже дерева со снятой корой, а другие торчат острыми сколами! На широкой плоской крыше пять остроконечных башенок, все в беспорядке, три кучкой в углу, четвертая на другом краю, еще одна словно бы остановилась на полдороге… Ощущение такое, что гигантская рука расставляла их, как мелкие камушки, но кто-то отвлек, так и остались…
Придон настороженно осматривался, за спиной голос прозвучал с нескрываемым испугом:
– Здесь живут боги?
– Чего так решила? – спросил он только для того, чтобы слышать в этой жуткой тиши человеческий голос.
– Здесь не могут быть люди.
Эти башенки на крыше, только две из гладко отесанных камней, на одной луч солнца высветил даже орнамент, знаки и фигурки зверей, но три совсем из грубых неотесанных глыб, какой смысл тащить на крышу, обтесали бы на земле… Ощущение такое, что храм строили умелые и знающие, но уже обезумевшие при появлении Луны.
Нет, сказал он себе упрямо, все построено так, как хотели те чудовища, что жили до появления благословенной Луны. И в этом храме спит их чудовищный бог!
– А мы, – сказал он, – разве не люди?
Она запнулась, он пошел к храму, остановился, помахал ей рукой. Вместо ворот треугольный проход, то ли ворота вынесло неведомой силой, то ли так и должно быть, изнутри веет холодом, будто там сразу бездна.
Придон выждал чуть, глаза прощупывали полумрак внутри храма.
– Подождешь здесь?
– Ни за что, – сказала она решительно.
