оружия или принимает прыжок дикого зверя.
За ним поднималось облачко пепла, весь стал серым, как степной призрак. Придон с упавшим сердцем обратил внимание, что за Туром нет следов. Олекса пошел шагах в пяти слева, ладонь мерно колышется вблизи рукояти топора. Он, как и Тур, с тревогой посматривал на узкую щель пурпурного, словно закатного неба. Тучи несутся, как стадо разъяренных быков, как кипящая лава, вниз падает волна жара. Туман постепенно рассеялся, вершины гор искрятся, словно брошенные в костер наконечники копий.
Тур зашиб ногу о камень, ругнулся зло, остервенело. Придон увидел безумные глаза, бледное лицо, по которому скользили красные блики от бешено проносящихся туч.
– Это уже не Артания, – сказал Тур зло.
– Артания, – ответил Придон.
– Уверен?
– Где мы, там и Артания.
Черные скалы раздвинулись, отступили, покорно остались позади. Все трое вышли на простор, от тумана ни следа, а степь впереди пугающе пустынна, ни единого деревца, только редкая бурая трава, чахлая, покрытая пылью, с уродливыми листьями, что прижались к земле.
Олекса, самый зоркий, вскрикнул:
– Смотрите!.. Неужели не видите?
Далеко впереди блеснула золотая искорка. Она росла, превратилась в крохотную фигурку желтого коня с человеком на спине. В их сторону и чуть наискось неслась на оранжевом коне женщина с развевающимися волосами. С неба падал страшный красный свет, жутко сверкнула ослепительная молния, женщина повернула голову в их сторону, и у Придона навсегда останется в памяти эта жуткая картина: красивая молодая женщина на бешено скачущем коне, сам конь храпит, пасть разинута в боевом реве, словно это не конь, а дикий зверь, женщина со злобно оскаленным лицом, в одной руке изогнутый меч, блеск лезвия достиг глаз Придона…
Ему даже показалось, что конский хвост, истончаясь, заканчивается змеей с разинутой пастью, но конь и всадница исчезли, только перед глазами все еще стояла эта жутковатая картина.
– Кто это? – спросил он. – Как могут жить в этом… страхе?
Олекса пожал плечами:
– Вряд ли даже волхвы могут сказать. Никто здесь не бывал. Никто не заходил так далеко. Мы первые!.. Когда-нибудь, если останемся живы…
Тур буркнул:
– Ну вот, завел свою песню… Конечно, останемся! А других уроем.
Вдали показались двое всадников. Они неслись, почти сливаясь с низкими облаками. Что-то странное почудилось Придону, но, когда всадники повернули в их сторону, явно заметив чужаков, Тур прорычал зло:
– Черт… До чего же не люблю кентавров!
– Особенно в открытом поле, – сказал Олекса хмуро. – Смотри, вот тот, что слева, явно сын вождя! На лбу красный камень горит в обруче.
– Камня не вижу, – огрызнулся Тур, – как и самого обруча. Зато слышу, как от него несет вчерашней брагой!
Придон молча взял топор в обе ладони. Топорище Олекса обстругал для него гладкое, даже чересчур гладкое, такое будет скользить, когда покроется кровью, но сейчас хорошо уже тем, что оно есть, а сам топор острее бритвы… Пусть братья бахвалятся, а вот ему, Придону, не дано ни острое зрение, ни острый нюх, а только гордое имя сына Осеннего Ветра и внука Громоверта, которые нельзя опозорить.
– Итания, – прошептал он. – Если умру, то последний вздох – о тебе… Если выживу – все о тебе… Я люблю тебя, Итания!
В небе одобрительно громыхнуло. Сухая земля гремела под твердыми как камень копытами. Кентавры неслись стремительно, Придон изготовился к бою, но в теле появилась предательская слабость. Пеший всегда жертва для всадника, а кентавр в сто раз опаснее – он не управляет конем, он сам же и конь – бьет копытами, сшибает грудью, в то время как могучие руки с высоты вбивают тебя в землю по ноздри.
Кентавры резко и красиво остановились в полуразвороте. Копыта пропахали сухую твердую землю, словно это мягкая почва. Придон с содроганием посматривал на толстые мускулистые ноги, широкие копыта. Конские тела кентавров крупнее, чем у скаковых коней, а человеческие тела не уступают торсу Аснерда, разве что нет складок жира, как на теле воеводы, здесь все сухо, прокалено жаром и зноем, выжжено сухим горячим ветром.
Оба кентавра держали в руках по массивной дубине. Один под взглядом Придона закинул дубину на плечо, у Придона пробежала по спине дрожь при виде груды мышц, что обнажились при этом движении.
Передний кентавр грянул сильным грубым голосом:
– Что за букашки вторглись в наши земли?
Трое молчали, Придон уловил на себе взгляды Олексы и Тура, вспомнил, что он старший, эти двое лишь в помощь, откашлялся и сказал как можно более мирно:
– Мы просто идем через этот край. Мы не собираемся здесь пастись или искать молодых кобылиц.
Кентавр прогремел тем же зычным грубым голосом, вполне человеческим, но в котором слышалось ржание большого сильного жеребца:
– Вы… все умрете!
– Мы это знаем, – ответил Придон. – Все смертны.
