цветы и жертвы на алтарь!.. Но кто, из всех женщин на свете, кроме тебя, Итания…
Дальше бормотание стало еще бессвязнее, слова вылетали, как камешки из-под копыт бешено скачущего коня. Придон на ходу двигал руками, не то удил рыбу, не то вязал колдовские заклятия. Тур, немного устрашенный, отстал. Отстал еще и поневоле, трудно ломиться сквозь плотную стену из горячего воздуха, но Придон двигается впереди, постепенно удаляясь, совершенно не замечая, что навстречу уже не ветер, а ураган: прет так уверенно, словно не человек, а двигающаяся скала!
Придон на самом деле шел часто вообще почти вслепую, берег глаза, все равно во все стороны ровная, как стол, каменная плита. Странно и жутко брести так, не глядя, он еще подумал, что вот так всю жизнь ходят слепцы, но однажды, приоткрыв на мгновение глаз, увидел четыре странных камня, похожих на колонны, ахнул и остановился. Ветер тут же набросился с такой силой, что Придон, чтобы удержаться, упал на колени. Ветер и тут попробовал потащить, понести, как черную пыль, с обеих сторон к нему метнулись смерчи, но Придон закричал яростно, поднялся и пошел напролом к этим камням.
Четыре черные плиты в рост человека стоят тесно, словно воины, что застыли спина к спине перед последним смертным боем. Придон как будто увидел страшное сражение, разыгравшееся века тому, когда орды накатывались на этих четверых и откатывались, оставляя горы трупов. А эти стояли, стояли, пока руки могли держать мокрые от крови рукояти топоров. Или пока всех четверых не превратила в камень злая воля волшебников.
Ветер свистел и ревел, набрасывался со всех сторон, однако ему здесь показалось намного тише. Придон опустился на землю, несет жаром, дыхание вырывалось с тяжелыми хрипами, закашлялся, выплюнул сгусток из вязкой слюны и пыли, но в груди стало легче.
Подошел Тур, весь черный с головы до ног, только белки глаз кажутся непривычно белыми. Лицо распухло, превращаясь в глыбу сырого мяса, капельки крови свернулись, застыли черными комочками.
– Это уже не первые, – прохрипел он.
– Что? – спросил Придон.
– Не первый след… битв…
Дотащился Олекса, похожий на черную каменную глыбу. От него пахло гарью и паленой шерстью. Густые волосы торчали во все стороны, в бровях запутался пепел.
– Отдых? – спросил он и, не дожидаясь ответа, со стоном сел, привалившись спиной к камню. – Да, тут битвы были еще те…
– Да, – жалко промямлил Придон. В лицо пахнуло жаром, мужчина должен в первую очередь видеть битвы, мечтать о них, видеть их следы, а он… – И здесь вот…
– И здесь, – согласился Тур. Голос был такой же хриплый, как у Олексы. – Вообще, здесь гремели исполинские битвы. Люди так не воюют!
– Могли и люди, – возразил Олекса. – Только не с людьми, а с богами. Раньше, старые люди говорят, герои постоянно дрались с богами.
– Вряд ли, – усомнился Тур. – Боги с богами – поверю. Наши боги дрались с вторгнувшимися чужими?
Придон зябко передернул плечами, хотя воздух накален, как в печи.
– А вдруг, – спросил он тревожно, – наши не побили чужих, а только загнали их сюда? И не выпускают?..
– А мы приперлись сюда сами, – сказал Тур с непонятным злорадством.
– Вот нам и настучат по голове, – сказал Олекса. – Отдыхайте, отдыхайте!.. Может быть, это последний отдых здесь.
– Или вообще последний отдых, – поддержал Тур оптимистично. – Так чего сидим?
Придон поднялся.
– Ты прав. Мы должны дойти.
Черные глыбы с оплавленными краями плыли навстречу, раскачиваясь, чтобы труднее их обогнуть, перебегали дорогу, старались попасть под ноги. Иногда их было столько, что можно было принять за стадо черных баранов с блестящими спинами. Но попадались и обломки скал с острыми сколами, свежими изломами. Уже дважды переводили дух у самых высоких, укрываясь от ветра. Придон обеспокоенно щупал свежие сколы, острые, как зазубренное лезвие ножа. Несмотря на жар, по телу прокатывалась волна холодного страха. Скалы не могли возникнуть здесь. Кто-то далеко отсюда в ярости выломал целую гору, зашвырнул сюда, в черную пустыню. Может быть, метил в другого, такого же огромного и могучего, а каменная гора, ударившись о каменную землю, раздробились и разлетелась мелкими осколками.
Он стиснул зубы до ломоты в висках, только бы не представлять себе такого великана, отпихнулся от «осколочка» и заставил себя встать и двигаться дальше, к кроваво-красному горизонту, где взрывались целые горы, а земля тряслась, как будто билась в припадке.
Ветер свистел, заглушал тяжелые шаги друзей и собственное хриплое дыхание.
Валун впереди показался чересчур округлым, Придон всмотрелся в узнаваемые очертания, вздрогнул. Исполинский череп наполовину занесло черным песком. Ветер треплет истлевшие лохмотья. Ржавые доспехи рассыпались, обнажив широкую грудную клетку. Высохшие костяшки пальцев все еще сжимают обломок топорища. Череп надколот в трех местах, ребра с одной стороны перебиты. Голень перерублена начисто, лучевая кость левого предплечья ссечена сильным ударом.
И все же чувствовалось, что воин еще долго рубил, повергал, топтал, а когда его самого сбили на землю и рубили, еще хватал и давил, вот сколько костей и черепов разбросано! То ли у них нет обычая хоронить своих умерших, то ли уцелевших осталось столько, что не справились…
Исполинские плиты черного камня, вставшие дыбом, оставались в красных пятнах, словно на них запеклась кровь. Похоже, здесь принял участие в битве и маг: героя явно швырнуло спиной или боком на эти камни, потому и выбиты все ребра, а потом на него обрушились с топорами и копьями.
Те части доспехов, что уцелели, измяты, и их толщину устрашенный Придон определил в два пальца. А если прикинуть рост и длину рук, то рукоять топора должна быть с бревно.
