Я внимательно посмотрел на него, все понял, сказал проникновенно, с отеческой укоризной:
– Как ты не понимаешь… Прародитель евреев Авраам, старый и мерзкий богач, обманом поимел бедную, но красивую и благородную служанку, а потом подло выгнал из дому. Она ушла через пустыню, едва не погибла, прямо в жарких песках в муках родила, ребенка нарекла Измаилом, от него и пошел род арабов… наших арабов. Если тебе Христа жалко, то бедную мать еще жальче, а бедный ребеночек так мучился без воды в жаркой пустыне!..
Его глаза загорелись, он раздул грудь, а усы встопорщились воинственно.
– Вот как? – сказал он мстительно. – Как они, подлые, поступили с нашей богородицей… как, говоришь, ее зовут?
– Агарь, – подсказал я.
– Агарь, – повторил он раздумчиво. – А чо, хорошее имя. И совсем не жидовское! Даже лучше, чем Мария. Ах они сволочи!.. Нашу мать-богородицу в пустыню!.. Беременную!.. Это почище, чем родить в яслях в богатом городе!.. Ах мерзавцы!.. Ах… Мужики!!! Идите сюды, я вам такое расскажу…
Я поспешно отошел, затерялся в толпе, потом вышел к бровке тротуара. Непонятно зачем сделал это, скорее всего из простого хулиганства, что живет в каждом мужчине. А может, потому, что люблю на ходу придумывать разные идеи, находить решения… Но беда наша в том, что вот так в шуточках может родиться что-то страшноватое. Для тебя это только игра ума, сказал, посмеялся над дурнями и забыл, а назавтра можешь проснуться в мире, где придуманное тобой стало явью…
ГЛАВА 12
Зло исчезло как понятие. Кинотеатры заполнены фильмами, где мафия благороднее полицейских, наемные убийцы – благородные герои, грабители – милые и добрые люди, проститутки нравственнее нормальных работающих женщин… Вряд ли все это можно объяснить происками мафии, что все купила и выпускает фильмы о себе как сама хочет, не всех режиссеров можно купить, дело в самой утрате ценностей…
Но это касается только американских фильмов и книг, а также стада, что идет у них на веревке: мелких стран Европы да покоренной Японии. Но в нашей стране полное молчание об исламской культуре. Переводим вьетнамские романы, мамбо-юмбиные, но только не тех стран с богатой и древнейшей культурой, где еще в обиходе понятия долга, чести, благородства, верности слову.
Одним из признаний, что человек перестает карабкаться по крутой лестнице совершенствования, стал гнуснейший по сути лозунг: принимайте меня таким, каков я есть! То есть не требуйте от меня, чтобы я был лучше. Я хочу остаться таким, каков есть: в соплях, грязный, ленивый, учиться не хочу, утруждать себя ничем не желаю. Я просто хочу жить и все время получать удовольствия. Без усилий. Даром.
Это после той системы воспитания человека, характерной для прошлых поколений! Системы, которая и дала взлет нынешней науки, техники, искусства… И теперь пришло поколение, которое жаждет лишь пользоваться готовым. Не проливать семь потов, создавая…
Но это на Западе. На Востоке в силу медленности прогресса или более крепких нравственных устоев та старая система еще сохранилась. Восток, по большому счету, прогрессивнее Запада, здесь говорю о США, что, не имея корней богатой культуры, так и не поднялись к ней. Все эти творцы компьютеров, магнаты Голливуда – это все те же простые фермеры и землекопы, которые высадились на дикие земли Американского континента. И запросы их такие же простые, как и раньше: выжить, поесть вволю, сделать баб как можно более доступными… А от умных книг голова болит! При слове «культура» рука к «кольту» не тянется, от нее просто отмахиваются, а то и удивленно поднимают брови: что, мол, вы получили со своей культурой? Ваш народ наше кино смотрит, наши компьютеры покупает, нашу жвачку жует…
Размышляя, я открыл дверь, привычно отшатнулся к косяку, Хрюка налетела на меня мощно, прыгала и не то пыталась лизнуть в лицо, не то просилась на ручки. И тут же отбегала, словно звала к обеду, останавливалась и приглашающе виляла обрубком хвоста.
– Что, чашку опрокинула? – поинтересовался я.
Слова замерли у меня на языке. На кухне сидел огромный мужчина, поперек себя шире, в руках держал раскрытый пакет с фроликами. Видя мое остолбенелое лицо, объяснил словоохотливо:
– Собака у вас прелесть!.. Я вообще-то их побаиваюсь, но от вашей в восторге. Вот уж в самом деле друг человека.
За моей спиной прозвучал другой голос, чуть ироничный:
– Даже собаки предают… А что говорить о людях?
Мужчина, на полголовы выше меня, в плечах шире и массивнее, стоял в проходе, загораживая дверь на площадку. Руки его были в карманах плаща, это в такую-то жару, словно пальцы сжимали рукояти двух пистолетов.
Я чувствовал, как сердце начинает колотиться чаще, но страха не чувствовал, а только лихорадочно- дурацкое возбуждение. Хрюка бросилась от меня к мужчине с фроликами, он бросил ей еще пару колечек, сказал строго:
– Все! Пришел хозяин. Если на то пошло, я вообще не имею права тебя кормить. Но и ты, если говорить уж правду, не должна брать у чужого человека.
Хрюка виляла хвостиком, уверяя, что она в самом деле друг человека, особенно если у того в руках коробка с фроликами. Я прошел на кухню, налил себе воды из кувшина с очистителем, с наслаждением выпил, только тогда повернулся к незнакомцам:
– Полагаю, мне бесполезно спрашивать у вас удостоверения?
Мужчина, который кормил Хрюку фроликами, засмеялся, показав в улыбке крупные редкие зубы:
– Вы правы!.. Говорят, вы всегда правы, хотя сперва никто не верит. Ну, я, как видите, верю. Меня зовут Василием Васильевичем Васильевым… сейчас, по крайней мере. А это мой большой друг и коллега, Павел Викторович. Фамилия, как догадываетесь, тоже Иванов. С ударением на втором слоге.
– Что угодно? – спросил я сухо.
Сел у окна, потому что этот мерзавец сидел на моем любимом стуле. Тот, который назвался Ивановым, да еще с ударением на втором слоге, сел в проходе, руки были по-прежнему в карманах. Я насмешливо
