ядовитая змея.
При стуке дверей он выпрямился, поморщился. Пронизывающие глаза уперлись в Тарильда с такой силой, что он ощутил в груди сильнейшее жжение. Лицо странного человека было необычное, острое, как лезвие боевого топора, хищное, как у большой опасной птицы, как бы летящее вперед. Тарильд ощутил трепет, в человеке кипело страшное нетерпение, смысл которого был непонятен. Он ощутил себя маленьким и ничтожным и возжалел, что бесцеремонный богатырь приволок его к такому человеку.
– Вот, княже, – возгласил Фарлаф. – Послушай его историю. Может быть, сделаешь что-нибудь. Я бы сам в два счета решил его дело, мне это раз плюнуть, но ты ж сам такие штуки любишь!..
Князь – а это явно был князь – вперил в несчастного Тарильда сверкающий яростью взор:
– Что это за червяк? Зачем ты его приволок?
– Говори, – толкнул Тарильда грубый Фарлаф.
Заикаясь, едва не теряя сознание от страха, Тарильд проблеял все, что случилось с его отцом здесь, на родине, потом на чужбине, и, наконец, как он прибыл с драгоценным пергаментом и что из этого вышло. Он чувствовал, что говорит скомканно, путается, в конце концов сбился и умолк, чувствуя свое полнейшее ничтожество.
Владимир зло взглянул на Фарлафа:
– И ты из-за этого… тьфу!.. этого меня оторвал от карты?.. Эй, стража!
В палату ворвались двое дюжих воинов. Тарильд не успел вспикнуть, как сильные пальцы сгребли его, как мышь, подняли в воздух и бегом утащили из палаты. Последнее, что он слышал, был злой голос великого князя:
– В пыточный подвал его! – Когда за ним захлопнулась дверь, буркнул еще раздраженнее: – Быстро сюда этих… как его… родственников!
Кизлюки, муж и жена, были доставлены с такой скоростью, словно их перенесли по воздуху. На старухе был фартук, а у старика руки в золе, возился с печью.
Владимир сказал, морщась:
– Мне доставили чужака… он заявил, что ваш племянник. Сейчас в пыточном подвале. Наши умельцы сумеют развязать язык.
Старик низко кланялся, что-то бормотал, а старуха сказала льстиво:
– Конечно же, великий князь узнает правду! От него ничто не скроется!
Она толкнула старика в бок, тот подтвердил жалким голосом:
– Да-да… Хотя не знаю, надо ли так жестоко… Пусть бы шел своей дорогой…
– Молчи, дурень, – сказала старуха. – Великий князь в своей княжеской мудрости…
Дверь слегка приотворилась, гридень просунул голову:
– Княже!.. Он без памяти. Его эта женщина так стукнула… ха-ха!.. по голове, что проломила какую-то важную кость. Только наш Свирепыч легонечко потрогал его в том же месте, как кровь хлынула такой струей, что не останавливается…
Князь брезгливо отмахнулся:
– Продолжайте! Он не наших земель.
Гридень пожал плечами: мол, его дело сказать, исчез, а старуха ободренно закончила:
– Великий князь в неизреченной мудрости знает, что делает. Если сказал продолжать вызнавать под пыткой, так и надо вызнавать!.. Пусть признается, что вор и убивец!
Князь повернулся к Фарлафу:
– Раз ты уже торчишь здесь, крикни там, чтобы принесли холодного вина. А ты, старик, что молчишь? Нечего сказать в защиту этого вора?
Старик, к которому был обращен вопрос, вздрогнул, проблеял жалобно:
– Княже… прости меня великодушно, но, когда является человек и говорит, что он мой племянник, я готов поверить… Но он говорит, что отдал запись жене, а она говорит, что не брала. Посуди сам, кому мне верить? Жене, с которой прожил тридцать лет, или парню, которого вижу первый раз в жизни?
В дверь стукнули, вбежал запыхавшийся гридень, уже другой, помоложе, крикнул с порога:
– Прости, княже, что отрываю по мелочам… но этот хиляк помер!
Князь свирепо рыкнул:
– Что за олухи! Я вас самих в прорубе сгною! Я же велел только дознаться под пыткой, в самом ли деле он вор, а вы… Уничтожу!!!
Гридень, бледный как смерть, пал на колени:
– Княже! Не милости прошу, выслушай!.. Он умер не от дознания, а от раны, что была… была раньше. Он успел сказать, что от этой женщины…
Владимир зло хохотнул:
– Старая женщина убила такого здоровенного парня? Не поверю!.. Или это вы сделали?
Старуха отшатнулась:
– Нет-нет!
