От торжища доносился грозный гул, что приближался, нарастал. Похоже, драчуны решили наконец, кого жечь в первую очередь.
Укрывая лица, они попятились и поскакали за Владом и его подвойским, Мосолом, те выставляли напоказ свой истинно славянский облик. Рудый, озорно оглянувшись на мрачного, как грозовая туча, Ингвара, вдруг заорал во весь голос:
– Бей проклятых русов… что пьют кровь наших младенцев!
Ингвар прошипел зло:
– Рехнулся?
– Это чтоб сойти за полян, – ответил Рудый независимо.
– Когда это мы пили кровь невинных младенцев?
Рудый удивился:
– Говорят ведь! Вообще-то зря не скажут.
Ингвар оскорбленно хрюкнул и так хлестнул коня, что едва не обогнал Влада с Мосолом. Впереди вырастали массивные Жидовские ворота. Говорят, подумал Ингвар некстати, иудеи тоже пьют кровь славянских младенцев. А христиане, если верить слухам, пили кровь римских…
Когда проскакивали в ворота, неожиданно из сторожки выскочили двое гридней. Не раздумывая, разом метнули короткие копья. Ольха в страхе открыла рот для крика, копье летело прямо в нее, но неожиданно перед ней мелькнуло широкое и темное, раздался глухой стук, проклятие. Влад едва не выронил потяжелевший щит с всаженным в него копьем. Острый конец высунулся с этой стороны, пробив железо, кожу и деревянную основу.
Мелькнуло бледное перекошенное лицо Ингвара. С обнаженным мечом он налетел на стражей. Рудый заорал что-то предостерегающее. Кони вихрем вылетели на простор, оставив ворота за спиной. Окунь оглянулся, придержал коня:
– Помогу!
– Вперед, – велел Рудый яростно. – Пусть сам управляется. С чего ему, дурню, вздумалось рубиться со стражами!
Он бросил мрачный взгляд на Ольху. Та смотрела прямо перед собой. Она-то знала, из-за чего Ингвар так разъярился. Ее едва-едва не убили! Ускользнула бы из-под его власти. Какой удар по ранимому мужскому самолюбию!
Кони неслись без понукания, как выпущенные сильной рукой стрелы. Под копытами мелькали пятна крови, на обочине то и дело попадались трупы – уже раздетые, а то и с выклеванными глазами. Вороны, объевшись человеческого мяса, отяжелели так, что лишь отодвигались к краю дороги, но не взлетали из- под копыт.
Рудый начал придерживать коня:
– Ингвар! Ольха!
– Что ты хочешь? – закричал Ингвар.
– Я заскочу по дороге к Асмунду. Боюсь, как бы старого медведя не взяли сонного!
Ингвар мучительно огляделся по сторонам, избегая смотреть на Ольху. Спросил с натугой:
– Мы тоже заедем? Тебе одному опасно.
Рудый захохотал, обнажая острые, как у волка, зубы:
– С вами опаснее! До встречи в твоей крепости.
Он стегнул коня и унесся по боковой дороге, а Ингвар, как заметила Ольха, вздохнул облегченно. Конь под ним рванулся вперед, распластавшись в скачке, как стриж в полете над землей.
И снова всюду лежали убитые, поруганные, раздетые донага, а черные как ночь вороны даже не взлетали, а, как крысы, переходили от трупа к трупу.
Ольха вспомнила рассказ стариков о страшном времени раздора. Его прервал только приход варягов. Тогда вороны нажирались одними глазами человеческими, но и тогда объедались так, что ходили по земле, растопырив крылья, толстые, как разжиревшие крысы. Варяги прекратили рознь между славянскими племенами, но своими бесчинствами так восстановили их же, что те в едином порыве выступили и сбросили их обратно в море. И на радостях в племенах начались торжества, снова передрались род на род, племя на племя, и пошла брань, полилась кровь, и снова вороны разжирели. Поговаривают, что русов вроде бы пригласили сами славяне, что отчаялись прекратить раздоры. Брехня, наверное. Конечно, всегда найдется в племени выродок, что и Змея Горыныча готов пригласить на княжение, но чтобы пригласили целые племена?
Влад, что скакал впереди, замахал рукой. Конь под ним уперся в землю всеми четырьмя, останавливаясь на полном скаку.
– Назад! – закричал Боян. – Их слишком много!
Он поднял коня на дыбы, развернулся. Ингвар ухватил коня Ольхи за узду, удержал. Влад уже мчался навстречу.
– Кто там? – крикнул Ингвар.
– Какая разница, – крикнул Влад зло.
Они повернули коней, понеслись по дороге влево. Это же в другую сторону, подумала Ольха тревожно. Но Влад прав. В самом деле, какая разница, чья толпа движется на город, потрясая топорами и рогатинами. И поляне, и меря, и хатники не прочь пограбить, пожечь, порубить чужое.
Дорога гремела под копытами. Теперь вперед вырвался Окунь, на лице была готовность принять все удары на себя. Влад остался позади, все оглядывался.
