Она с изумлением смотрела вниз, узнавая дружинников. Вон Клен, вон Корчага, вон Лист, а вон их воевода Явор! Забрели в поисках добычи или знают, что она здесь?
– Мы спасены, – вырвалось у нее.
Она повернулась к Ингвару, отшатнулась, словно ударившись о его мгновенно потемневшее лицо. Глаза его погасли, в них были злость и отчаяние. Очень медленно он выпустил воздух из груди, плечи обвисли, он впервые выглядел так, будто потерпел поражение.
– Это ты спасена, – сказал он мертвым голосом. – Да и то… мы еще не погибли.
– Ингвар! – воскликнула она. – Ты не понимаешь…
– Куда мне, – ответил он зло. – Я ведь пью кровь древлянских младенцев.
Он повернулся и пошел с башни по настилу на стену. Там защитники восторженно орали и потрясали над головой топорами и копьями. Один едва не свалился, его успели ухватить за портки.
Ингвар гаркнул так люто, что услышали и внизу:
– Что за вопли?.. К бою!
На него оглядывались, серьезнели. Многие тут же подбирали оружие, занимали места у бойниц. Это не спасение, читалось на их протрезвевших лицах. Воевода Ингвар прав. Просто более сильный хищник отогнал слабого.
«А нас и слабый едва не взял», – подумал Ингвар мрачно.
Ольха сбежала по ступенькам башни, бросилась к зияющему проему ворот. Дружинники и весяне, загораживая своими телами вход в крепость, стояли на разбитых створках ворот угрюмые, подозрительные. Оружие было наготове.
Затем к воротам подошла дюжина рослых древлян. Закатное солнце играло в их золотых волосах, свободно падающих на широкие плечи. Они держались надменно, но без явной вражды. Самый первый, уже немолодой, на груди и плече косые шрамы, сказал зычно:
– Прочь с дороги, дурни!
– Мы на своей земле, – ответили с этой стороны. – Сумеешь, столкни.
– Лучше уйдите добром!
– Поклонись сначала…
– Да мы вас, запечников, враз…
Ольха, расталкивая народ, закричала:
– Явор!.. Это я, Явор!
Древлянин прислушался. На его широком лице появилась улыбка. Он заорал, набрав в грудь воздуху:
– Княгиня?
– Я, Явор!.. Со мной все в порядке. Сейчас мы вас впустим в крепость.
Она протолкалась, выбежала навстречу. Явор ухватил ее в объятия. Она прижалась к его груди, такой широкой и надежной, вдыхая знакомые с детства запахи, чувствуя себя снова дома.
Явор жадно сжал ее плечи, потом отстранил на вытянутые руки, рассматривал с удивлением и восторгом. Вокруг сбегались древляне, она слышала, как подходили новые и новые. Ей что-то кричали, радовались ее спасению, желали счастья.
Со стены слез Рудый. Доспехи на нем были посечены, забрызганы, воевода сильно прихрамывал, морщился, но глаза смотрели с прежней живостью. Он протолкался через угрюмо молчащую стену защитников. Голос его был предостерегающим:
– Ольха… Ты такие обещания даешь!
– Рудый! – воскликнула она с отчаянием. – Хоть ты поверь мне. Они сейчас не враги.
– Почему? – спросил он, а глаза его скосились наверх, где мелькнуло красное корзно. В глазах у него был вопрос «А кто не верит еще?», но он лишь повторил настойчиво: – Почему?
Она запнулась, потом ответила с усилием:
– Потому что… не враг я. А они – мои дружинники.
Рудый покачал головой:
– Ты… так в них уверена?
– Да, – ответила она с отчаянием в голосе.
Она думала, что придется долго уговаривать воеводу, доказывать, убеждать, он наверняка не уверен в ней самой, но Рудый повернулся к ощетинившейся копьями и топорами толпе:
– Расступитесь. Ольха Древлянская пойдет с ними.
Ольха услышала за спиной скрип натягиваемой тетивы. Так же заскрипело справа и слева. Вскинув голову, она повернулась и шагнула обратно к крепости. Люди медленно расступались. В глазах были страх, облегчение, недоверие и надежда.
Ольха ступала деревянно, на нее и ее людей сейчас нацелились десятки стрел, как в свое время держали на прицеле по ее приказу людей Ингвара. Но тогда не было изнурительного кровавого боя, а сейчас здесь достаточно одному дрогнуть пальцами, сомлеть от потери крови, вспомнить старые обиды или что-то заподозрить…
