нас милыми приветливыми улыбками. Понимают нас… или прикидываются, что понимают, а нам вообще-то все равно, в самом деле понимают или прикидываются, главное же – что жизнь течет ровно и без порогов, подводных камней. С куявскими женщинами легко и просто. Женщины Куявии различаются разве что по росту да немножко по масти, хотя краска, каблуки и пышные платья выравнивают даже такие различия, а характер у всех словно один на всех…
Блестка, не выдержав долго сидеть с закрытыми глазами, подняла веки, но смотрела теперь прямо перед собой на великолепный торжественный закат, в полыхающие облака. Краем глаза, конечно, видела его взгляд, ежилась, нет в том взгляде ненависти, а только горестное недоумение, но все равно смотрела даже сквозь Ратшу, что на этот раз развел костер в яме, дабы никто не заметил огонь в ночи.
Не выдержав, она сказала насмешливо:
– Вы же в родной Куявии, откуда такая трусость?
Ратша ответил спокойно, без всякой обиды в голосе, да и как обижаться взрослому на глупого ребенка:
– А нам никаких гостей не надо.
Иггельд пошевелился, лицо перекосилось, но смолчал. Она украдкой наблюдала за ним, взгляд скользнул на дальний кустарник, на темнеющие с заходом солнца травы, снова посмотрела на мрачного Иггельда. Из нее вырвалось помимо воли:
– Вон там забудь-трава.
Иггельд поморщился, буркнул:
– Ну и что?
– Если ее потереть и приложить к ране, – объяснила она сухо, – боль утихнет. Иначе всю ночь будешь выть, спать не дашь…
Он фыркнул:
– А с болью утихну и я?.. Высунув язык и с вытаращенными глазами? Придумай чего-нибудь еще.
Она сказала зло:
– Ты дурак, если не умеешь отличить, когда говорят правду и… от военной хитрости!
Ратша сказал предостерегающе:
– Иггельд, не верь этой змее.
– Я и не верю, – откликнулся Иггельд. Он поморщился, переждал боль. – Но если даст слово, что не убежит…
– Иггельд! – выкрикнул Ратша. – Мы сейчас уже в бою! А когда бой, всякое слово теряет силу.
Иггельд посмотрел на Блестку. Она поднялась, лицо ее было холодным и бесстрастным.
– Я даю слово, – произнесла она ровным голосом, – что не убегу… пока буду рвать забудь-траву и нести обратно.
Ратша вполголоса выругался. Иггельд кивнул, принимая клятву, сказал Ратше:
– Освободи ее от веревки.
– Иггельд!
– Освободи, – велел Иггельд. – Для дикарей нарушить клятву хуже, чем смерть.
Ратша пожал плечами: мол, ты у нас старший, вытащил нож и подошел к Блестке. Она презрительно смотрела мимо. Этот ветеран играет лезвием, напускает на себя грозный вид, старается запугать, хотя сам он понятен и предсказуем. Из них двоих считаться стоит только со светловолосым великаном.
Он повертел ножом перед ее глазами, сунул в ножны и принялся развязывать узлы. Блестка все так же надменно смотрела мимо. Ратша сердито проворчал:
– Ну и узлов ты навязал, умелец…
– Она того стоит, – отозвался Иггельд устало. – Сумела же освободиться… Да перережь просто.
– Нельзя, последняя веревка.
– У тебя в мешке еще одна, – уличил Иггельд.
– То запас, – ответил Ратша, ничуть не смутившись. – Без него нельзя.
Веревка наконец соскользнула с ее кистей. Блестка поднялась, Ратша тут же предупредил:
– Я пойду с тобой!
Иггельд прошипел, морщась от боли:
– Это лишнее… Я ж говорю, для них нарушить слово – это хуже, чем смерть. Это бесчестье.
Блестка гордо прошла мимо, Ратша остался как дурак с ножом в руке. Она чувствовала, как он сверлит ей спину недоверчивым взглядом.
ГЛАВА 5
Тень от деревьев упала на голову и плечи, на миг мелькнуло страстное желание снова ринуться со всех ног. Не может быть, чтобы не обогнала этих неуклюжих толстых куявов с жирными животами… И хотя не толстые и тем более не жирные, но все равно толстые и жирные, а к тому же трусливые и бесчестные слабые червяки, один переел, быстро не побежит, а второй едва ноги волочит, потерял много крови…
Иггельд и Ратша с подозрением наблюдали, как она присела в тени у ближайшей сосны. Там, среди
