жадно прислушивались к разговорам людей, которые своими действиями меняют мир, лишь однажды проводник, уже немолодой поджарый охотник, косматый и резвый, сам похожий на горного барана, взмолился пламенно, обращаясь к Иггельду:
– Прости, что вмешиваюсь, великий!.. Но твоя скромность превосходит твою доблесть, а стране нужно, чтобы ты решился на великое деяние… Это ты думаешь, что рожден выращивать драконов, а боги тебя, возможно, предназначили совсем для других дел!.. Сейчас твое имя овеяно славой, уважением, почтением, страхом и надеждой! Артане тебя страшатся и проклинают, по всей Куявии повторяют твое имя как единственного полководца…
Иггельд воскликнул:
– Полководца? Да я и десятерых не смогу вести в бой, всех растеряю!
– Тогда не полководца, – возразил проводник упрямо, – а свершителя, освободителя!.. Полководцы что, полководцы у тебя будут. Те, кто служит сейчас артанам, сразу переметнутся, стоит тебе спуститься с наших гор. Ну, не переметнутся, а встанут под твою руку и кровью своей будут искупать вину перед тобой и отчизной. Об этом уже и артане догадываются, слух идет по землям, недовольство артанами перешло в ненависть. Беричи точат сабли, везде садятся на коней. Даже простонародье ловит и убивает одиноких артан, виданное ли дело! Только сойди с гор! Сойди с гор, и вся страна всколыхнется, обретя вождя!
Он говорил быстро и жарко, лицо горело чистым огнем, а глаза сверкали, как звезды. Неграмотный горец, ничего не видевший в жизни, кроме овец и голых скал, говорил ярко, образно и зажигательно, будто обучался при дворе. Антланец снова подмигнул Иггельду. Дескать, вот так и ты, дурак дураком при своих драконах, а когда пришла нужда, то и пылающим маяком станешь, что ведет заблудившихся в ночи куявов.
Сам он рассылал во все стороны сыновей, а его Болгор и Коман почти на конный переход держались впереди. Взбудораженный ими народ во всех городах и селах гудел, как разбуженные пчелы. Люди выходили из домов, собирались кучками, спорили, радовались, а многие тут же торопились домой, чтобы первыми сесть на коней и явиться под стяг уже признанного героя.
Еще несколько дней двигались окольной дорогой по узким горным тропам, одолели два перевала, с десяток быстрых горных рек. Отряд разросся втрое. Антланец уверял, что настоящее столпотворение начнется, когда спустятся на равнину. Малыш парил, как горный орел, едва видимый с земли. Иггельд несколько раз подзывал, торопливо кормил, снова отпускал, не было времени сесть на загривок и озирать горы, каждую минуту теребят, требуют совета, решений, указаний, он говорил какие-то слова, сам поражаясь, что его бред слушают, выполняют да при этом еще не прыгают вниз головами со скал в пропасти.
Сегодня ехали по длинному узкому ущелью, уставшие кони едва передвигали ноги. Антланец уверял, что, когда ущелье кончится, распахнется простор, там впереди прекрасный тихий городок Любень, отдохнут сами и дадут отдохнуть коням, а то и вовсе сменят.
Иггельд, уже усталый и чуточку раздраженный медлительностью, вот бы на драконе, погрузился в думы, что сразу перешли в сладкие и мучительные грезы. Перед внутренним взором сразу заблистали гневные прекрасные глаза, раздулись изящные крылья тонкого носа, а губы отвердели, застыли как камень.
– Блестка, – прошептал он едва слышно, – что мне сделать, скажи?.. Да, я уже знаю твое имя, Пребрана сказала… Нет, я ее пальцем не тронул! Ведь помогала тебе!.. Пусть даже против меня… Прости, Блестка, на меня свалилось слишком много, я не готов ни к обороне Долины, ни к этому вот торжественному схождению с гор, ни… тем более!.. к встрече с тобой, чьим именем у меня начинается день, длится и заканчивается… Нет, я оправдываюсь, а это недостойно. К встрече с любовью каждый должен быть готов, пасет ли овец, коней, драконов, князь или тцар – все равно, мы все соискатели твоей улыбки, твоего взгляда, твоей милости…
Впереди Антланец насторожился, привстал в стременах. Иггельд видел, как выпрямилась спина, плечи раздвинулись, от всей крупной фигуры повеяло тревогой.
– Что случилось? – спросил Иггельд.
– Сюда прет крупный отряд, – сказал Антланец, не отворачиваясь. Добавил: – Конный, конечно.
Рука Иггельда потянулась к мечу. Сыновья Антланца окружили, готовые защищать своими телами. Ногайка крикнул торопливо:
– Лучше отступить!.. Здесь нас всего десять человек…
– Остальные где? – рявкнул Антланец.
– Дорога трудная, – сказал Чуб, оправдываясь. – Отстали…
Иггельд оглянулся с тоской, дорога, по которой только что ехали, манила прохладой, зеленью, жизнью.
– А их сколько? – спросил он.
– Много! – выкрикнул Ногайка. – Больше двух сотен!
– Тогда отступим, – сказал Иггельд. – Двадцать к одному – многовато.
Он начал поворачивать коня. Грохот копыт стал слышнее, из-за поворота выметнулись артанские всадники на горячих быстрых конях. Здесь артане все как один обнаженные до пояса, крепкоплечие, солнце блестит на молодой здоровой коже, скачут весело, беспечно, Иггельд услышал шуточки, смех.
– Поздно! – прокричал Чуб.
Ногайка, самый сметливый, несмотря на юность, крикнул звонким, почти детским голосом:
– Эй, как проехать в Черномлык?
Передний артанин прокричал веселым голосом:
– Прямо, никуда не сворачивая!.. Вы чьи люди? Улана? Тогда почему с вами нет Черемши?
Ногайка расхохотался.
– А вы не знаете, что с ним приключилось?
