рабом, заметили? Говорит о нем, как… об Апонице!
Все заулыбались, Апоница оставался серьезным, кивнул.
– Ты прав, Ратша. Хоть и кичишься, что знаток только воинского дела, но пожил с нами, многое понял лучше, чем мы, ибо смотришь со стороны.
Лунный свет померк, в комнате стало намного темнее. Ратша охнул, сдавленно выругался. Перед окном, заслоняя весь проем, поднималась огромная блестящая в лунном свете глыба. Искры рассыпались на чуть изогнутых металлических пластинках, искрились на двух толстых выступах, из-под которых страшным огнем горящих углей полыхали пурпурно-красные глаза. Ниже на сильно выдвинутом широком уступе из двух красиво вырезанных ноздрей шел легкий синеватый дымок. Пасть приоткрылась, грозно блеснули огромные зубы, вспыхнул жарким огнем высунутый язык, совсем уж жутко смотрелась уходящая вглубь глотка.
Иггельд сказал смущенно:
– Да что это он такой любопытный… Простите, я сейчас!
Он вскочил, едва не опрокинул стол, Ратша едва успел поймать подпрыгнувший кувшин, бросился к окну. Все видели, как после короткого жеста дракон отступил, а по второму лег и даже опустил голову на лапы.
Иггельд вернулся, сказал с раскаянием:
– Моя вина, я только велел не покидать двор. Сейчас все в порядке. Он не поднимется.
Ратша спросил с недоверием:
– Даже если буду водить перед его мордищей теленка?
– Да хоть свинью, – ответил Иггельд. Наткнувшись на непонимающий взгляд, объяснил: – Он очень любит сало. Настоящий куяв!..
– И ничего?
– Как ничего? Быстрее наедается.
Апоница подошел к окну, Иггельд видел только худую согбенную спину, но и по ней видел, с каким напряженным вниманием старый смотритель драконов всматривается в Черныша. И сам, вспоминая внешность своего перепончатого друга, представил себе то, что видит Апоница: постоянные и все увеличивающиеся нагрузки сделали из простого дракона нечто чудовищное: весь в броне, под которой тугие мышцы, могучие крылья, широкая голова с высоким умным лбом и широко расставленные глаза под надбровными выступами…
– Ждет, – проронил Апоница, не оборачиваясь. – Он в самом деле тебе предан, Иггельд. Это видно, с какой надеждой он смотрит на дверь. Ждет, когда же ты, самый замечательный, осчастливишь его появлением…
– Он уже пробует огнем, – сказал Иггельд гордо. Добавил поспешно: – Правда, еще не получается… но горячий воздух уже выдыхает.
Апоница медленно повернулся, оперся костлявым задом о широкий подоконник.
– Это я ощутил… – заметил он. – Только не поверил. Думал, со страху.
– Со страху? – не поверил Иггельд.
– А что не так?
Иггельд промямлил в неловкости:
– Я просто не верю, что вы… чего-то боитесь. Я вас чаще видел на спинах драконов, чем на улице.
Апоница усмехнулся.
– Лучше поверь. Бесстрашные наездники гибнут быстро. Даже осторожные гибнут, сам знаешь. А тут иду, как дурак, это чудовище дышит за спиной прямо в затылок… А я иду, стыдно показать, что трушу, когда вы все идете, такие стойкие.
Ратша покрутил головой, признался со смешком:
– Если честно, то я все равно трусил. И когда летал, и когда эта зверюга топала за спиной.
Шварн и Чудин переглянулись, оба сказали почти в один голос:
– И я боялся…
– И я трусил…
Иггельд сказал обиженно:
– Вы чего? Он у меня такая застенчивая лягушечка!.. Тихий такой, мухи не тронет. Зачем обижаете?
Шварн переспросил с недоверием:
– Но как может пробовать огнем? Это же еще сколько лет, пока…
Ратша ответил вместо Иггельда:
– Дети героев взрослеют рано.
Апоница кивнул, глаза странно мерцали.
– Прочишь в герои? Впрочем, ты прав. В таких жутких условиях оставалось только умереть или стать героем.
Шварн тоже подошел к окну, долго рассматривал Черныша, повернулся с завистливым вздохом.
