опомнились, всобачить свои, юсовские.
Впрочем, это уже почти их страна, так что деньги вкладывают в самих же себя…
Впереди дверь казино распахнулась, двое молодцев в безупречно белых костюмах вывели под руки третьего. Тоже в шикарном костюме, но помятый, а черные волосы растрепались жидкими мокрыми прядями. Дмитрий на миг встретился глазами с этими двумя, первым отвел взгляд.
В глазах этих парней, красивых джигитов с яростными лицами, увидел такой стыд за третьего, что едва не сказал им что-то успокаивающее вроде: да ладно, все мы немножко свиньи… но спохватился: это для русского быть свиньей – привычно, а для некоторых из мусульман – все еще страшнейшее из оскорблений.
Пьяный почти висел на руках друзей. Один, высокий, черноусый, с худым жестоким лицом, тащил зло, дергал, вполголоса ругался сквозь стиснутые зубы. Второй, смуглый толстячок с выбритым до синевы лицом, поддерживал пострадавшего почти нежно. Дмитрий видел, как толстые губы двигаются размеренно, готовые сложиться в снисходительную усмешку.
Пьяного джигита тащили, вели, он выделывал ногами кренделя, потом резко остановился, перегнулся в поясе. Изо рта под сильнейшим напором, как из брандспойта, хлынул поток мутной жижи. Парня крючило, мышцы сокращались с такой силой, что едва не рвались от натуги, а дрянь с отравой впополаме выбрасывалась порциями на другую сторону улицы.
Черноусый брезгливо отпустил джигита. Толстячок не удержал в одиночку, несчастный упал на колени, согнулся до самой земли, уткнулся лицом в дурно пахнущую блевотину. Тут уже не выдержал и второй друг, отпустил, отпрыгнул.
Джигит глухо стонал, взревывал. Черноусый сказал с отвращением:
– Какой стыд!.. Что сказал бы отец…
Толстячок сказал с нервным смешком:
– Ему что, а вот у меня отец жив… Когда наберусь, приходится у подружек ночевать.
В голосе черноусого отвращение перешло в гнев:
– Он что, даже свинину ел?
– Не уверен… – ответил толстячок с колебанием.
– Тогда с чего же его так?
– Перебрал просто. Последняя рюмка лягается, как необъезженный конь…
Пьяный простонал в землю, голос был упрямый:
– Я могу… и вдвое больше… выжрать!.. Просто крабы несвежие… шайтан их… и родителей… и само море…
Черноусый сказал с внезапной тоской:
– Чем гордимся? Чем гордимся, а?
Пьяный прокричал в землю:
– Могу!.. Сам могу всю бутылку!.. Мо… о-оп… Бэ-э-э… Ничего не стыдно!.. Что естественно, то… не позорно… А это… естественно…
Черноусый с неожиданной злобой ухватил его за плечо, пьяный зашатался, черноусый поднял его рывком, с силой толкнул вдоль улицы. Пьяный пробежал на подгибающихся ногах, Дмитрий видел, как его занесло в сторону, растянулся, как раздавленная жаба.
Двое брезгливо обогнули лужу. Даже до Дмитрия доносился резкий запах спиртного пополам с желчью. Толстячок сказал укоризненно:
– Зачем ты так?..
– Он опозорил наш род!
– Какой род, – удивился толстячок. – Ты все еще в прошлом веке? Вспомни еще про кровную месть или умыкание невест!.. Мы уже цивилизовались. Даже ты, несмотря на твою твердолобость…
От него волнами шли довольство и сытость. За версту было видно, что он хорошо поел, без ограничений поел, в свое удовольствие выпил – причем! – законопослушно, не нарушая законов, теперь бы еще по дороге сочную женщину сграбастать… Да не одну из четырех, которые разрешены по Корану, а новенькую, что было немыслимо до пришествия имперцев. С их появлением все стало доступно. Даже женщины, за которых раньше воевали, которых умыкали, из-за которых разгоралась вражда между кланами, что переходила в кровавые войны.
А теперь, подумал Дмитрий сочувствующе, их мир обнищал еще и на соперничество из-за женщин.
За три часа обошел весь город, от струй фонтанов трижды промокал насквозь, но одежда высыхала раньше, чем успевала нагреться от его тела.
Перед «Shariah Continental» тоже нарочито прошел под самой струей, швейцар с понимающей улыбкой посторонился: да, день сегодня жаркий…
В номере за его отсутствие пополнили холодильник. Учли спрос на пиво и шампанское, весь нижний ящик забит до отказа.
Усмехнувшись, он налил воды из-под крана, напился, снова наполнил и поставил на столик подле дивана. Ага, ворох свежих газет, программа кабельного телевидения…
На широком и растянутом в стороны экране телевизора появились цветы крупным планом, отодвинулись. Стало видно, что это куст роз на клумбе, растущий в окружении других цветов. Розы показались настолько живыми, естественными, что появилось желание коснуться пальцами. Он даже уловил запах роз, догадался, что здесь уже ввели новый стандарт телевидения, пока что безумно дорогой, но теперь изображение на экране неотличимо от изображения в чистом зеркале…
