Глава 5
СНОВА В СТОЛИЦЕ
26 сентября 1893 года статский советник ординарный профессор Бехтерев был назначен начальником кафедры душевных и нервных болезней Военно-медицинской академии и директором клиники душевных болезней Клинического военного госпиталя, на базе которой располагалась кафедра. Он возвращался в ту самую клинику, которую покинул, уезжая девять лет назад в заграничную командировку. Но уезжал он отсюда младшим врачом, а возвращался директором.
Теперь ему 36. За проведенные вне Петербурга годы он стал маститым профессором, в чинах вырос и теперь в академии должен носить мундир с двумя просветами на погонах[4] … Но главное — прошедшие годы были прожиты им в трудах и борении, и сам он стал более мудрым. Новое служебное положение открывало перед ним большие возможности. И Бехтерев воспользуется этим сполна.
Изменился за минувшие девять лет Бехтерев, но изменилась и клиника; она размещалась теперь в новом, лишь год назад построенном здании. И нетрудно понять досаду уходившего в отставку «за выслугой лет» Мержеевского, который так много сил вложил в создание этого великолепного, просторного помещения, создающего куда лучшие условия для больных и для занятий лечебной, преподавательской и научной работы.
Мечту о новой клинике Мержеевский вынашивал давно. В 1885 году он подал начальнику академии пространный рапорт о насущной необходимости строительства клиники душевных болезней. В старом помещении было тесно. Печное отопление создавало опасность пожара. Отсутствовала вентиляция. В таких условиях больным приходилось тяжко, да и сотрудникам нелегко. А между тем в задачу клиники и кафедры входило выполнение роли научно-методического центра для обучения не только студентов, но и прикомандированных врачей. В связи с этим, как мыслил Мержеевский, клиника должна стать эталоном, по образу и подобию которого со временем следовало бы преобразовать всю психиатрическую службу. Ему удалось убедить в этом начальника академии Быкова и военного министра Ванновского. Проектирование клиники поручили видному военному инженеру генерал-майору Войницкому. Тогда же была создана комиссия по строительству клиники во главе с находившимся в отставке профессором Балинским. Помощь Балинского и Мержеевского позволила инженеру быстро завершить проект. Уже 16 декабря 1886 года его утвердил царь. Под строительство выделили четыре с половиной десятины земли — здесь же на Выборгской стороне между улицами Нижегородской (теперь Лебедева), Нюстадтской (теперь Лесной) и Самарской (теперь Боткинской). 24 мая 1887 года состоялась закладка здания клиники, а 24 июля 1892 года происходило официальное ее открытие. Клиника была рассчитана на пребывание в ней ста душевнобольных и состояла из главного трехэтажного здания и восьми двухэтажных павильонов, позволявших удобно разместить больных, соблюдая принцип их разделения по характеру недуга. В новом здании располагались также особые помещения для лабораторий и проведения учебных занятий. Особую гордость строителей составлял лекционный зал на 250 человек, в котором места для слушателей располагались амфитеатром. Для больных в клинике имелись спальные комнаты и отдельно — комнаты для дневного пребывания, а также для свидания с родственниками. Непривычными новинками оказывались читальня, бильярдная, гимнастический зал, зимний сад и хорошо оснащенные процедурные и физиотерапевтический кабинет.
Чтобы помещения для больных не походили на места заключения, проектировщики отказались от установки на окнах традиционных решеток. В палатах для беспокойных больных окна застеклили отличающимся исключительной прочностью корабельным стеклом. Отопление обеспечивалось водяными калориферами. Вентиляционные установки давали возможность подачи во все помещения свежего, при необходимости подогретого воздуха. Связь между отдельными службами клиники осуществлялась с помощью внутреннего телефона. Все это в ту нору являлось техническими новинками и позволяло говорить, что клиника оснащена буквально по последнему слову техники.
Успеху строительства клиники душевных болезней во многом содействовал профессор Виктор Васильевич Пашутин, ставший с 1890 года начальником Военно-медицинской академии. Родом он был из Новочеркасска. Учился в духовной семинарии, экзамены за курс гимназии сдал экстерном и в 1863 году поступил в академию, тогда еще Медико-хирургическую. На третьем курсе Пашутин увлекся физиологией, которую тогда преподавал И. М. Сеченов.
Сеченов к тому времени экспериментально доказал наличие в головном мозге лягушки центров, обеспечивающих торможение двигательных реакций, и назвал их задерживающими центрами мозга. Его работы, однако, встретили возражение немецких физиологов. Возникла научная дискуссия. И в этот период студент Пашутин сумел поставить опыт, позволивший получить веские дополнительные аргументы в пользу высказанных ранее Сеченовым суждений. Тогда по предложению Сеченова была издана брошюра «Новые опыты над головным и спинным мозгом лягушки профессора Сеченова и студента Пашутина», в которой давалось подробное описание экспериментов, подтверждающих наличие в мозгу задерживающих центров. Эту брошюру Сеченов перевел на немецкий язык и вскоре издал в Берлине. Она обеспечила всеобщее признание его открытия.
Когда Пашутин окончил академию, он, как позднее и Бехтерев, был оставлен при ней в институте усовершенствования. Сеченов тогда оказался в годичной заграничной командировке. Молодой ученый стал работать в терапевтической клинике Боткина и в лабораториях химика Зинина, а затем возобновил занятия у Сеченова. Итогом проведенных им на разных кафедрах исследований явилась комплексная работа о ферментативных процессах в пищеварительном тракте, принесшая ему степень доктора медицины.
В 1874 году по настоянию физиолога Данилевского Пашутин был приглашен в Казанский университет на кафедру общей патологии. Ранее такие кафедры обычно возглавляли морфологи. Пашутин был первым патологом-физиологом, и потому с его именем оказалось связано создание, по сути дела, новой дисциплины — патологической физиологии (в настоящее время она является одной из основополагающих дисциплин в медицинских вузах. —
Через год Пашутина избрали на кафедру общей патологии Медико-хирургической академии, и вскоре он коренным образом изменил характер ее работы: почетное место в ней занял эксперимент, а физиология стала фундаментом изучения патологии. Именно такой подход стал преобладающим для подобных же кафедр, вскоре учрежденных на всех медицинских факультетах университетов. Многие из них возглавили ученики Пашутина.
Став в 1885 году ученым секретарем Конференции академии, Пашутин во многом содействовал постепенному исправлению ошибок, допущенных при реорганизации академиии в закрытое учебное заведение с 3-годичным сроком обучения в соответствии с «Временным положением» от 1881 года. Студенты университетов переводились в академию неохотно. Пришлось создавать подготовительный курс, сначала один, а потом и второй; при этом стали восстанавливаться ранее ликвидированные общеобразовательные кафедры, необходимые для подготовки студентов к освоению специальных медицинских дисциплин.
После опубликования в 1884 году нового университетского устава Конференция приступила к разработке соответствующего документа для Военно-медицинской академии. Готовился он более пяти лет и был наконец утвержден в 1890 году. В том же году начальником академии стал Пашутин, зарекомендовавший себя энергичным, деловым человеком, прекрасным администратором. К тому же в отличие от своего предшественника Быкова он был признанным, авторитетным ученым.
Годом раньше Пашутин вошел в состав Медицинского совета при министерстве внутренних дел. По статье 386 действовавшего тогда «Свода законов» Медицинский совет являлся «высшим в государстве врачебно-ученым, врачебно-полицейским и врачебно-судебным местом». Исполнительным органом управления здравоохранением считался также входивший в состав министерства внутренних дел Медицинский департамент. С 1889 года им руководил отозванный из Казани Л. Ф. Рагозин. Пашутин и Рагозин по положению входили также в состав Военно-медицинского ученого комитета. Они содействовали назначению Бехтерева профессором Военно-медицинской академии, так как ценили в нем крупного ученого и организатора. Рагозина, кроме того, с Бехтеревым связывало старое чувство товарищества.
