Клеть была покрыта щепой. Щепа колючая — просто невозможно сидеть. Тогда я проделал в защитке дыру, на балки, связывавшие стропила, положил несколько досок. Получился настил, на котором можно было сидеть и лежать. А главное, я мог всех видеть, а меня — никто. Часто забирался туда и подолгу наблюдал, что делается в Княжицах.
Однажды в теплый летний день я с соседскими ребятами играл в чижика. В разгар игры из-за дома показался человек в изодранной одежде, в лаптях, с большой сивой бородой. Нищий да и только. Мы стали присматриваться к нему. Он сделал несколько шагов в нашу сторону и поманил меня пальцем.
— Узнаешь меня? — спросил он.
— Нет.
— Я Поповский, из Щеглицы, — и он тронул себя за бороду.
Теперь я увидел, что борода у него приклеенная, из каких-то белых волос.
— Ты партизан?
— Ага. Немцы есть в деревне?
— Нету.
— Я пришел вот чего: твой дед говорил, что у него где-то спрятано оружие. Ты, наверно, знаешь где. Отдай нам. Оно нам очень нужно.
— А как же, есть оружие. И дедово, и мое…
— А ты сможешь его принести?
— Нет, там его много. Я вам покажу, где оно спрятано.
Партизан огляделся и быстро сказал:
— Встретимся в Щеглицком лесу, возле просеки. Я приду туда вечером. Ладно?
— Ладно.
Вечером мы встретились в условленном месте. С Поповским были еще двое партизан. Я повел их к улью и отдал оружие, спрятанное там. То, что было закопано под выворотнем, дед успел передать сам. Поповский спросил, где я набрал столько оружия.
Я рассказал, а потом стал говорить и про то, что наблюдал с чердака в бинокль. Поповский обнял меня и поцеловал.
Когда партизаны погрузили оружие, он взял меня под мышки и посадил на воз. Сам сел рядом со мной. Погладив меня по голове, он сказал:
— Молодчина! Обязательно возьму тебя к себе.
Он был командиром партизанской разведки и, конечно, мог это сделать. Они подвезли меня до опушки леса. Я пошел в деревню, а они повернули в лагерь.
Через несколько дней ко мне заехали Поповский, командир роты Паничевский и разведчик Калинин. Они велели мне посмотреть, не видно ли кого-нибудь на дороге из Княжиц. Не успел я выйти за деревню, как увидел троих верховых немцев. Они скакали галопом. Я со всех ног помчался назад-Как только немцы поравнялись с нашей хатой, партизаны открыли огонь.
Офицер, который ехал в середине, первый, как сноп, свалился на землю. За ним вылетел из седла другой немец. Третий быстро повернул коня и вскачь понесся назад. Пуля настигла его, он покачнулся, но не упал, а повис в стременах. Как ошалелый, конь понес своего седока в гарнизон.
Партизаны сняли у офицера сумку с документами, подобрали оружие и стали собираться.
— Теперь тебе у дядьки оставаться нельзя, — сказал Поповский. Он посадил меня на своего коня и сел сам. Мы приехали в деревню Севасьяновичи, что километрах в пятнадцати от нас. Тут стояла целая рота партизан. Было известно, что немцы скоро приедут жечь деревню, вот партизаны и решили их хорошенько встретить.
Дорога из Княжиц в Севасьяновичи шла вдоль леса. В одном месте лес клином вдавался в поле и пересекал дорогу. Тут партизаны и устроили засаду. Но немцы опередили их. Они приехали в деревню раньше, чем ожидалось, подожгли 35 домов и возвращались назад. Партизаны подпустили их совсем близко и тогда открыли огонь из пулеметов и ротного миномета. Немцы, отстреливаясь, начали отступать. После боя на дороге осталось двадцать пять убитых фашистов и шесть лошадей с повозками. На повозках было оружие. Захватив его, партизаны вернулись в деревню.
Я быстро привык к партизанской жизни. В Османовском отряде были почти все молодые ребята. Я понравился им, и они меня полюбили. Я тоже очень уважал их. Я выполнял разные отрядные работы, чистил оружие. Быстро научился обращаться с карабином, револьвером, пистолетом и даже с пулеметом. Немного позже меня стали посылать в разведку
Как-то утром меня позвал командир взвода и говорит:
— Сегодня пойдешь на разведку в Княжицы. Там немцы копают окопы и надо точно разведать, где, в каких местах. Понятно?
— Понятно.
— Можешь собираться.
Я надел рваную куртку, грязные штаны, дырявую шапку. Через плечо повесил большую холщовую торбу. Теперь я был похож на крестьянского мальчика-побирушку. В таком виде и отправился в гарнизон.
Я заходил в крестьянские хаты и просил хлеба, а сам тем временем все высматривал и брал на примету. За время войны я привык ко всяким неожиданностям и страху никакого не чувствовал.
Обойдя все хаты, я направился за деревню, где рыли окопы. На бруствере, свесив в траншею ноги, сидели немецкие надсмотрщики и хлебали что-то из котелков. Ближний немец подозвал меня и спросил, что мне тут нужно. Я попросил у него хлеба. Другой, что сидел рядом, достал что-то из сумки и протянул мне. Не успел я поднять руку, как первый сильно хлестнул меня плетью по спине. Я завизжал и со всех ног пустился бежать.
Всего я насчитал пятнадцать разных окопов, которые полукругом охватывали деревню, и два больших блиндажа с пулеметными гнездами.
Вернувшись в отряд, я обо всем этом рассказал командиру взвода. Вечером командование объявило мне благодарность. Я был рад, что хорошо справился с заданием.
После этого меня чаще стали посылать в разведку.
Две могилы
Это было в первый год войны, осенью, в ясный, погожий день, когда так хорошо выбежать на улицу, всю в золоте от опавших липовых листьев. Но я вынужден был сидеть в хате. В соседние деревни — Коновку, Паровивку, Теплые — приехали немецкие карательные отряды. У нас, в Хворостянах, карателей еще не было, но и здесь с тревогой и страхом ожидали их. Стрельба слышалась со всех сторон. Ходили слухи, что немцы расстреливают каждого, кого застанут за околицей. И моя мать, озабоченная, бледная, почти ежеминутно повторяла:
— Смотри не выходи никуда… А то сам знаешь…
Умирать я не хотел, а потому и не противился матери. Не отходя от окна, я все время глядел вдаль и готов был залезть под печь или зарыться в постель, как только покажутся немецкие разбойники. Но дорога была пустынна.
Первых немцев я заметил издалека, едва они показались на велосипедах из-за горки. Я хотел уже спрятаться, но меня заинтересовали две детские фигурки, которые маячили рядом с велосипедами. Вскоре я разглядел двух немцев в касках. Они ехали, низко пригнувшись, быстро, след в след, а за первым велосипедом бежали два малыша из деревни Теплые. Лица у них были в синяках, в подтеках грязного пота. Глаза вылезали на лоб. Они беспрерывно лизали языками пересохшие губы. Задний немец подгонял их, и они не отставали от первого велосипеда.
Немцы свернули к лесу. Вскоре оттуда послышалось два сухих выстрела.
— Неужто тех малышей? — со слезами заломила руки мама.
