Авдеенко, оно было опубликовано, разумеется, много лет спустя:
«Едим и пьем по потребностям, ни за что не платим. Копченые колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Шоколад. Вина. Коньяк. И это в голодный год! Ем, пью и с горечью вспоминаю поезд Магнитогорск– Москва... Всюду вдоль полотна стояли оборванные, босоногие истощенные дети, старики. Кожа да кости, живые мощи. И все тянут руки к проходящим мимо вагонам. И у всех на губах одно, легко угадываемое слово: хлеб, хлеб, хлеб.
Писатели бродят по вагонам. Хлопают пробки, звенят стаканы. Не умолкают смех и шумные разговоры... Завидую каждому взрыву смеха, каждому остроумному слову... Хочу вместе с Сашей Безыменским бродить по вагонам. Хочу спросить Мариэтту Шагинян, как она писала знаменитую «Гидроцентраль». Хочу обмолвиться словом с белорусскими классиками Янкой Купалой и Якубом Коласом».
Собравшиеся по такому поводу 120 писателей оправдали надежды и затраты на них, они таки создали огромный фолиант с латунным барельефом Сталина на обложке, заказчика уникальной книги. От имени всех авторов сборника в нем говорится:
«В единственной на земном шаре стране свободного труда – труд заключенных стал источником самоотверженной и часто энтузиастической (так в тексте – В. Н.) работы, вторично родившей десятки тысяч людей. Инициатором этой перековки был тов. Сталин. Под его руководством эта смелая идея была осуществлена чекистами. И Беломорско-Балтийский канал назван великим именем Сталина, гениального теоретика и практика большевизма, первого мастера социалистического строительства, рулевого мировой пролетарской революции!»
Как видите, про эту революцию здесь не забыли! Так что не зря мы ведем о ней речь. Но, чтобы ее осуществить, одного героизма и раболепия, о которых речь шла выше, было недостаточно. Требовалась еще ненависть. К врагам внутренним и внешним. Ее воспитанием в советском человеке без устали занималась пропаганда. Ненависти надлежало быть только классовой и массовой, на нее претендовало само государство. Тогда во всем царило только коллективное начало, требовалась железная классовая сплоченность. А ее оборотной стороной являлась, естественно, классовая ненависть, которая, повторяем, усиленно культивировалась. Считавшийся советским классиком поэт Э. Багрицкий писал:
Н. Асеев, не менее известный коллега Багрицкого, мыслил так:
А вот еще одно страшное поэтическое свидетельство:
И постоянно во всей этой чудовищной дьявольской свистопляске звучит все тот же интернациональный мотив, все тот же призыв ко всем людям зажить по нашему образцу, внедрить хоть насильственно наш советский образ жизни. Вот наш классик А. Твардовский пишет в своей известной поэме «Страна Муравия»:
Остается только напомнить, что Твардовский вырос в деревне, и вся его семья потомственных крепких крестьян была выслана в Сибирь как кулацкая, пощадили его одного и превратили всю жизнь его в сплошную муку. Так что он знал об ужасах коллективизации не понаслышке и потому воспевал преступную коллективизацию, беспокоясь за судьбу сосланных родных. Под стихотворные призывы такого происхождения мы и собирались покорить весь мир!
Да, мы собирались принести другим народам счастье (каким мы его понимали), а сами уже привычно сгибались под непомерной тяжестью сталинской диктатуры, придавившей собственный народ. Недаром Хрущев пишет в своих воспоминаниях:
«Начало такой войне с народом было положено в 1934 году (а не в 1917? – В. Н.), когда был убит Киров. Он был убит, я в этом убежден, по заданию Сталина, для того чтобы встряхнуть народ, запугать его: вот, дескать, враг протянул свои щупальца и убил Кирова, теперь угрожает всему руководству страны и партии... Не Берия выдумал Сталина, а Сталин выдумал Берию. До Берии был в НКВД Ягода. Из него Сталин сделал преступника, руками его людей убил Кирова. После Ягоды был Ежов, Сталин и из него сделал убийцу. После Ежова пришел Берия...»
Так оно и было. Двери ГУЛАГа всегда были открыты для всех. Это известно. Но не все, вероятно, знают о том, что не менее страшной оказалась и судьба руководителей карательных органов, сталинских палачей. Так, из 20 комиссаров НКВД, включая самого генерального комиссара Ягоду и его преемника Ежова (между прочим, это звание было приравнено к маршальскому!), все были расстреляны как «враги народа», за исключением одного, погибшего при невыясненных обстоятельствах. В этих убийствах была своя логика: Сталин заметал кровавые следы.
Многолетний сталинский террор касался не только руководящих кадров и интеллигенции, он был тотальным, распространялся равным образом на всех – от маршала и партийного лидера до простых рабочих и крестьян, ведь счет репрессированным шел на миллионы! Страшные судьбы этих жертв словно сфокусированы в известном теперь на весь мир так называемом Смоленском архиве. Во время Великой Отечественной войны немцы захватили и вывезли партийный архив Смоленской области, потом он попал в руки к американским ученым. В нем, как в зеркале, отражена многострадальная история нашей страны после октября 1917 года. Тысячи и тысячи документов – от доносов малограмотных деревенских стукачей до переписки местных партийных властей со Сталиным. Американцы за двести с лишним лет своей демократии узнали цену историческим документам, архивам, научились с ними работать (в отличие от нас, поскольку у нас за словом «архив» неизбежно следует слово «запрет»). На основании Смоленского архива создано много ценных научных трудов. Чем дальше уходит то время, тем громче взывают к нам его страшные документы. По ним мы видим, как начался после Октябрьской революции произвол местных партийных прощелыг, как уничтожали трудовое крестьянство. И самое главное – как центр железной рукой направлял эту преступную политику. Кстати, когда знакомишься с этим архивом, то поражаешься малочисленности деревенских негодяев, которые по воле Сталина задавили трудовое крестьянство. Так, например, в Усмынском районе было 69 коммунистов, по одному на три деревни! И все они не имели никакого отношения к сельскому труду – милиционеры, продавцы, кладовщики, конторщики и т. п. Все, что угодно, лишь бы не работать в поле, но командовать. Жестокость невиданная (объясняется она «классовой борьбой»), разврат местной верхушки, пьянство, невежество местных коммунистов, чудовищный симбиоз беспрекословного раба перед центром и всесильного хозяина в своей деревне – обо всем этом просто кричат архивные документы.
Смоленский архив свидетельствует, в какое общество уходила своими корнями сталинская власть и его главная опора и движущая сила – ГУЛАГ. О последнем теперь многое известно. Но вот появилась проза С. Довлатова. Он служил в концлагере охранником и рассказал, как все это выглядит в самом лагере и как он влияет на тюремщиков и на ту часть страны, которая официально считается волей. Он пишет: «Лагерь представляет собой довольно точную модель государства. Причем именно советского государства... Советская власть уже давно не является формой правления, которую можно изменить. Советская власть есть образ жизни нашего государства... Я перехожу к основному. К тому, что выражает сущность лагерной жизни... К чертам подозрительного сходства между охранниками и заключенными. А если говорить шире – между “лагерем” и “волей”. Это главное в лагерной жизни».
За 70 лет массового террора репрессиям подверглись десятки миллионов советских граждан, а другие миллионы соотечественников арестовывали их, допрашивали, пытали, судили, охраняли, расстреливали... И у жертв, и у палачей были семьи, родные и близкие люди, то есть судьбы и деяния всех без исключения были переплетены друг с другом одной бедой, не делающей различия между людьми. Сотрудники карательных органов, отвечавших за поддержание в стране постоянной атмосферы террора и страха, оценивались начальством по числу выявленных ими «врагов народа». Производство последних было поставлено на поток, время от времени из центра спускались точные
