Сталин, Гитлер и мы

не выпускает из рук. Это — не длинный хлыст, которым диктатор в гневе ударяет по ботфорту, чтобы подчеркнуть необходимость точного и беспрекословного исполнения своего приказа. Нет, это всего лишь собачья плетка с толстым серебряным набалдашником и с коротким, потрепанным ремешком. Иногда он держит ее как маршальский жезл, и тогда у каждого невольно является мысль, что вот-вот раздастся звонок к началу циркового представления. Эта плетка-дилетант, как и ее хозяин. Но именно потому он и является вождем масс. В нем каждый находит самого себя; подражать тому, как он пыжится и плюет, не представляет никакого труда. Этой массе он может преподнести любую безвкусицу».

Любопытные штрихи к двойному портрету Гитлера и Сталина набрасывает Троцкий:

«Гитлер импонирует Сталину. В фюрере хозяин Кремля находит не только то, что есть в нем самом, но и то, чего ему не хватает. Гитлер, худо или хорошо, был инициатором большого движения. Его идеям, как ни жалки они, удалось объединить миллионы. Так выросла партия, которая вооружила своего вождя еще невиданным в мире могуществом. Ныне Гитлер — сочетание инициативы, вероломства и эпилепсии — собирается не меньше и не больше как перестроить нашу планету по образу и подобию своему.

Фигура Сталина и путь его — иные. Не Сталин создал аппарат. Аппарат создал Сталина. Но аппарат есть мертвая машина, которая, как пианола, не способна к творчеству. Бюрократия насквозь проникнута духом посредственности. Сталин есть посредственность бюрократии. Сила его в том, что инстинкт самосохранения правящей касты он выражает тверже, решительнее и беспощаднее других. Но в этом его слабость. Он проницателен на небольших расстояниях. Исторически он близорук. Выдающийся тактик, он не стратег. Это доказано его поведением в 1905 г., во время прошлой войны 1917 г. Сознание своей посредственности Сталин неизменно несет в себе. Отсюда его потребность в лести. Отсюда его зависть по отношению к Гитлеру и тайное преклонение перед ним».

А вот портрет Сталина, сделанный его личным переводчиком В. Бережковым и относящийся к 1941 году, когда Бережков впервые встретился с ним: «Взглянув на него, я испытал нечто близкое к шоку. Он был совершенно не похож на того Сталина, образ которого сложился в моем сознании. Ниже среднего роста, исхудавший, с землистым, усталым лицом, изрытым оспой. Китель военного покроя висел на его сухощавой фигуре. Одна рука была короче другой…»

Еще один портрет, сделанный М. Джиласом, одним из югославских лидеров, которых Сталин принимал у себя на даче в 1944 году: «Хозяин был воплощением скромности (тогда югославские лидеры были у нас в большой цене. — В. Н.). На нем была маршальская форма… и никаких наград за исключением Золотой Звезды Героя Советского Союза на левой стороне груди. Это был не тот величественный Сталин, знакомый нам по фотографиям и выпускам кинохроники, с медленными деревянными жестами и походкой. Он ни секунды не сидел спокойно. Он играл своей трубкой, обводил синим карандашом слова, которыми были обозначены главные темы обсуждения, зачеркивал их косыми штрихами, когда обсуждение того или иного пункта было завершено, вертел головой, ерзал на стуле. Меня поразило еще одно обстоятельство: его маленький рост и незначительная внешность. Туловище было коротким и узким, руки и ноги казались чересчур длинными, левая рука и левое плечо были несколько скованы в движениях. У него был толстый живот. Волосы были редкими, но настоящей лысины не было. Лицо было белым, щеки имели красноватый оттенок… У него были черные, неровные зубы, обращенные несколько внутрь. Даже усы были редкими и не торчали. В нем была какая-то простонародная неотесанность, что-то от старого крестьянина и отца семейства, в его желтых глазах сквозила какая-то смесь строгости и лукавства».

И вот наконец психологический портрет Сталина, сделанный большим знатоком его биографии, писателем Ю. Боревым:

«Сталин был недоверчив. Бдительность, к которой он всегда призывал народ, в его сознании переродилась во всеобщую подозрительность. Единственная информация, которой он доверял, — это сведения, порочащие кого-либо. И чем ближе к нему человек, тем убедительнее для Сталина отрицательная информация о нем.

Сталин говорил: „Поскольку власть в моих руках — я постепеновец“. Терпеливо, с маниакальной последовательностью и целеустремленностью, с волей, перераставшей в фанатическое упрямство, Сталин шел к своей цели. Он подминал под себя людей и ломал их волю. Ему не были нужны ни друзья, ни советчики, а только исполнители его указаний. Удел даже соратников Сталина — рабское подчинение его мнению.

Не обладая большой культурой, Сталин не любил интеллигентность. Светочем науки для него был Лысенко, а подлинные герои — биолог Вавилов или ученый-энциклопедист Флоренский — лжеучеными. Его социальное мышление феодально-бюрократично: все жители сталинской империи являлись для ее главы и крепостными, и винтиками большого государственного механизма. Как всякий крепостник, он считал себя вправе распоряжаться жизнью своих подданных.

Небогатый культурно-мыслительный материал, который он почерпнул из непродолжительной учебы и долгого вращения в среде культурных и полукультурных людей, окостенел в его сознании и превратился в догмы. Рассуждения его логичны, но это формальная логика, не отражающая жизнь в ее сложности. Не случайно в конце 40-х годов Сталин велел опубликовать дореволюционный учебник Челпанова по формальной логике. Дидактическая мысль Сталина, опиравшаяся к тому же на проповедническую традицию, усвоенную им в семинарии, была понятна и близка массовому сознанию. Это облегчало восхождение Сталина на пьедестал вождя народа. Проницательный ум Сталина усиливался его волей, терпением и хитростью, сочетавшейся с вероломством.

Сталин был памятлив на отношение к нему и учитывал это отношение при формировании кадров власти. Памятливость оборачивалась мстительностью, а бдительность и осторожность — подозрительностью и мнительностью».

Имеется много аналогичных описаний и характеристик Сталина и Гитлера, приятного впечатления они не оставляют. То же самое можно сказать и о жизни обоих диктаторов в кругу родных и близких людей. Ни того ни другого не назовешь людьми дружелюбными и семейного склада. Гитлер вообще был одиноким холостяком, а Сталин — плохим мужем и отцом, хотя дважды женился, имел троих детей и много родственников. При всем этом надо сказать, что Гитлер и Сталин были неравнодушны к прекрасному полу. Правда, у обоих эти отношения нормальными не назовешь.

В силу своего мерзкого характера Сталин просто не был способен к простому человеческому общению, не мог относиться к женщинам хотя бы мягко и снисходительно, как к слабому полу. К тому же он был типично восточным человеком, для него женщина была существом второго сорта, годным только для удовлетворения естественных мужских потребностей и для ведения домашнего хозяйства. Тем не менее он рано женился, правда, произошло это у него не по-людски. Он совратил (говорили, что просто изнасиловал) 16-летнюю дочь одного из своих знакомых, она забеременела, и вот в 27 лет он стал мужем. Звали ее Екатерина Сванидзе. Она родила в 1907 году сына Якова и примерно через полгода умерла от тифа. Есть свидетельства, что Сталин горевал, потеряв молодую и красивую жену. Это — первое и последнее известное нам упоминание о том, что он по чьему-то поводу расстраивался, переживал из-за чьей-то смерти. Такой слабости за ним никогда больше не водилось.

Жизнь Сталина со второй женой, Надеждой Аллилуевой, не сложилась и закончилась трагически в 1932 году. В своих воспоминаниях Светлана Сталина пишет: «Я часто думаю, какая судьба ждала ее дальше, если бы она не умерла? Ничего хорошего ее не ждало. Рано или поздно она оказалась бы среди противников отца. Невозможно представить себе, чтобы она молчала, видя, как гибнут лучшие старые друзья — Н. И. Бухарин, A. C. Енукидзе, Реденс, оба Сванидзе, — она бы не пережила этого никогда. Быть может, судьба даровала ей смерть, спасшую ее от еще больших ожидавших ее несчастий? Ведь она не смогла бы — „трепетная лань“ — предотвратить все эти несчастья или остановить их…»

Светлана так продолжает свой печальный рассказ: «Мне рассказывали потом, когда я была уже взрослой, что отец был потрясен случившимся. Он был потрясен, потому что не понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину? Он был слишком умен, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает „наказать“ кого-то — „вот, мол“, „на вот тебе“, „ты будешь знать!“. Это он понял, но не мог осознать —