— Она в коме? — спросил я шепотом.
Женщина (Лиз Уоррен?) бросила на меня настороженный взгляд, но Кира успокаивающе пожала ее руку.
— В шоке. Я дал ей обезболивающее, пусть поспит. — Перри вгляделся в мирное лицо Эвы, всю мирность которого портили черные круги вокруг глаз и царапины на подбородке. — Пойдемте в мой кабинет.
ПЕРРИ
В моем кабинете было светло и как-то по-домашнему уютно, хотя никаких каминов, ковров и лосиных рогов на стене. Цветовая гамма — бежевый и черный, стол — полукруглый, на нем — идеальный порядок. На стенах две репродукции Нормана Рокуэлла — «старая Америка». Я не переношу того, чего не понимаю, поэтому стандартные офисные «абстракции» оказались за бортом — у Киры.
Со стороны можно было подумать, что Лиз Уоррен абсолютно спокойна, если бы не дрожащие пальцы. Она все время теребила какой-то листок, пока наконец он не превратился в лохмотья. Я мог только представлять, что она чувствует, но не было ни слов, ни мыслей, чтобы как-то поддержать ее. Я знал, на что шел, когда согласился работать в этой клинике, но
…не с теми, кто стал таким по несчастной случайности, как Беати Форджа. С другими, непонятными, дикими и агрессивными, как бешеные хорьки. И хотя я понимал, что при других обстоятельствах все мои вышеперечисленные знакомые, обвиненные в человекообразности, могут быть не менее дикими и агрессивными, все-таки они умели вести себя как люди.
Ну, если исключить из памяти картину драки с чертовыми
Не дожидаясь, когда ее спросят, Лиз сказала:
— Адам принес ее ночью, под утро. Сказал только, что чуть не попался полиции, ведь тогда Эву отвезли бы в больницу, и пришлось бы все объяснить…
— Но она все равно попала бы к нам, — возразила Кира. Лиз бросила на нее знакомый взгляд
— Останутся записи, документы, отчеты — нет, спасибо. Если Эве суждено быть такой, пусть лучше никто об этом не узнает. Это как родимое пятно на лице — пусть оно не заразно, но люди от тебя шарахаются. Конфиденциальности не существует, как бы кто ни обещал, и вам я доверяю только потому, что у меня нет выхода. Я знаю, что вы должны позвонить в полицию, и могу только надеяться, что вы этого не сделаете.
Все они знали, о чем говорит Лиз, и знали, что в основном она права. Если Эву укусил волк (или сфинкс, или любой другой «антроп», что значения не имело), для большинства людей она станет прокаженной. Пусть даже признаки зверя не будут никак проявляться в течение всего месяца, а проявившись, будут скрыты или угнетены инъекциями Anti-W, Эве не быть нормальной. Клеймо лунатика останется с ней навсегда.
Проблема была в том, что я, как главный врач, был обязан ставить всех «новообращенных» (новозараженных?) на учет и отправлять списки в полицию. За сокрытие сведений такого рода светила статья и неслабый срок. Это противоречило врачебной тайне, но было единственным условием, при соблюдении которого мэр разрешил открыть клинику (кроме внушительных размеров взятки, разумеется). В этом был определенный смысл при поиске виновных в нападениях, ведь оборотни и вампиры — не самые мирные существа, особенно когда дело доходит до утоления голода. Но сейчас этот учет ничем не мог помочь. Я не мог обратиться в полицию за данными, чтобы найти напавшего на Эву. И прямо сейчас я принимал непростое решение, после чего закон перестал быть нашим другом и союзником.
— Вы разрешаете поговорить с Адамом? — спросил я.
Лиз немного помедлила, затем кивнула.
— Если это необходимо. Но я буду рядом.
— Мы не в полиции, конечно, вы будете рядом, миз Уоррен.
Адам встрепенулся, когда мы вошли, и заморгал, будто дремал.
— Как ты? — спросила я.
— Как Эвита?
— С ней будет все в порядке.
Он качнул головой, словно не поверил. Ему было шестнадцать — возраст, когда все делают глупости; приблизительный возраст, в котором Кира сделала огромную жуткую глупость с последствиями; и теперь мне хотелось услышать все.
— Расскажи нам, что произошло.
Адам убрал волосы назад и медленно вдохнул.
— Я ушел на пляж, там мы с друзьями должны были встретиться. Но они не пришли, — заговорил он внятно, почти заученно. Видно, что он не раз обдумывал этот текст. — Я не знал, что Эва увязалась за мной.
— А когда ты увидел ее?
— Когда… — его голос стал тише, будто он боялся сорваться на крик, — когда… оно на нее напало. Я бросился к ним, но оно меня ударило. Сильно. Потом я мало что помню. Я не мог встать. Не мог помочь ей.
Лиз бросилась к нему, обняла, и он зарылся лицом в ее волосы.
Кира с Джошем переглянулись, потом посмотрели на меня.
— Извини, Адам, — сказал я мягко, как только мог, — но нам нужно знать еще кое-что. На что оно было похоже?
Адам изобразил руками что-то большое.
— Как уродливая кошка, только без шерсти. Лапы огромные, когти. Темно было. Вторую я не очень рассмотрел.
Мы встрепенулись.
— То есть — вторую? Какую еще вторую?
Он шмыгнул носом.
— Перед тем, как… ну, вырубиться, я увидел на камне женщину, она тихонько сидела и смотрела, как… ну, как это происходит. Потом встала и начала подходить. И та, кошка, вроде отпустила Эву.
— Ты уверен, что это была женщина? Темно же было.
— Но не кромешная же тьма. Она так двигалась так… ну, по-женски. И… у нее глаза горели, как чертовы фонари. Красным. Они горели красным.
Во всяком случае, это подтверждало мои наблюдения, хоть и не объясняло ни на йоту.
Мы вчетвером вышли в коридор, оставив Адама.
— На ее теле два совершенно разных вида укусов. Первый — скорее всего, сфинкс; сначала я подумал, что это волк, они больше распространены, но потом стало ясно, что все-таки кошка. Не то строение челюстей.
Я запнулся, вдруг осознав, что миз Уоррен совсем не обязательно выслушивать про строение
