неба. Безмолвная, исполненная ужаса молитва… только не в канистру… не в эту проклятую канистру с бензином, которая неимоверно тяжелая и булькает при каждом мучительном шаге к спасению. А невидимый стрелок целится, не торопясь, видимо, у него оптический прицел, и куда же ему еще целиться, как не в канистру? Впереди взрывается фонтанчик из земли и травы… Шаг, еще, еще… Мышцы икр и ляжки напряжены до предела, но ускорить шаг не получается… Оглушительный звон возле самого уха, и сразу за ним противное жужжание срикошетившей пули, рикошет, рикошет, слава тебе, господи, значит, еще немного поживем. Тяжелый свист дыхания в пересохшем горле сливается с громоподобными ударами сердца, отдающимися в висках, но даже сквозь этот сонм звуков прорывается далекий злобный, надрывный лай собак. Они взяли след — по запаху капель бензина, которые просочились из той едва заметной дырочки в проржавевшем металле. Лай приближается, одна рука достает пистолет, другая тянется к ножу, но отроги гор еще далеко, а каждый миг задержки здесь, под прицелом, означает смерть или, что еще хуже, пулю в канистру…
Стиснутые зубы заскрипели. Он с трудом разжал челюсти, и теперь в нем было достаточно злобы, чтобы встретиться взглядом с Баской.
— Мы все грешили, старик.
Баска хохотнул тихонько, безрадостно.
— Да, парень, мы все грешили. И я грешил, знал бы ты, сколько я грешил… Если найдется кому обмыть меня перед тем, как положить в гроб, тот прочтет на моей коже целую книгу грехов. Не пером писанную, а свинцом и холодной сталью. Но есть там кто-то на небесах, который каждому отмеривает срок. И этот кто-то решил, что сегодня не ваш черед — не твой и не мальчишки с ишаком.
Он помолчал, облизал потрескавшиеся губы и одернул одеяло немного вниз. «Старик рехнулся, — подумал Николай, — никогда в жизни он не говорил так много». Вдруг ему показалось, что со стороны лежащего человека подул ветер, тяжелый, плотный ветер, полный ледяного дыхания пустоты, праха и тлена. Невольно он поднес руку к лицу, но волна прошла, остался лишь острый, испытующий взгляд Баски.
— И ты, значит, учуял, а, парень? Первый раз небось? Ничего, зато запомнишь на всю жизнь. Это было давно, очень давно… Мне только одиннадцать стукнуло, когда Карлос Эль Коете зашел в трактир Кастильца… и когда Фелиппе сказал ему: «Привет, братец. Давно не виделись», мы все почувствовали этот запах, потому и вышли на улицу, а кто-то побежал за священником… Ведь человек не должен помирать без господа…
Его огрубевшие пальцы боролись с верхней пуговицей грязной рубахи из грубого домотканого полотна. Наконец он справился с ней. Двух нижних пуговиц не хватало, и рубаха распахнулась широко, обнажив старческую грудь, покрытую густыми белыми космами. Среди клочковатой растительности бросалось в глаза темно-коричневое овальное пятно — страшная, губчатая выродившаяся ткань. По краю опухоли на тонком кожаном шнуре висел маленький крестик из черного металла. Золото, простонал про себя Николай. Старик и вправду спятил. Неужели никто не сказал ему про радиоактивность?
Держа крестик в одной руке, Баска предупредительно поднял другую, не дав тому сказать.
— Знаю, знаю, не трать слов попусту. Я ношу его с тех пор, как себя помню, и нет на свете такого страха, который заставил бы меня снять его. Грешен я, парень. Годами не заходил в церковь, а в молодости убил двух священников и до сих пор в этом грехе не покаялся. Но крест не отдам, крест, на котором погиб Спаситель вместе с парой таких же, как я.
— Он тебя убивает, — хрипло произнес Николай.
— Слишком медленно, — покачал головой Баска. — Нет, парень, мне это не грозит. Просто сегодня мой день… Не золото меня убьет. А вот тебе его надо бояться, потому что вижу — ты как раз среди золота умрешь. Глубоко под землей… но не скоро. А я… Знаешь, когда старый горный козел почувствует, что приходит его час, он вызывает драться на дуэли самого молодого… высоко в скалы, над пропастью…
Старик опустил крестик и начал шарить рукой под одеялом. Дуэль, подумал Николай. Вздрогнув от дурного предчувствия, он снова потянулся десницей к ножу, но Баска уже выуживал из-под одеяла горсть мятых разноцветных банкнот.
— Возьми… Не надо слов! — В его взгляде заиграли знакомые убийственные искорки. — Когда вернешься, напейся, как настоящий мужчина, а если верующий, помолись за душу разбойника.
Молодой протянул руку. Старик положил банкноты ему в ладонь и удовлетворенно вздохнул.
— Вот так-то… А теперь уходи! Слышишь? Проваливай! Надоел!
Блестящее кривое лезвие ножа, словно само по себе, без посторонней помощи, выпросталось из-под одеяла. Николай отскочил за ближайшую сосну, сделал несколько шагов вниз, и, когда обернулся, Баска опять прикладывался к бутылке.
— Сумасшедший… — пробормотал он и начал спускаться к проходу.
Ноги у него были словно ватные, время от времени его пробивала нервная дрожь. За спиной вдруг раздался сухой старческий смех:
— Золото, много золота, парень… Не забудь, золото под землей!
Да иди ты к черту, оскалился Николай. Выживший из ума старый хрыч! Тебе-то что? Золото под землей… Банк, что ли? Да какой сумасшедший сунется теперь в банк за золотом?
Спускаясь вниз по скользкому ковру из сухих сосновых иголок, парень несколько раз повторил это слово вполголоса, словно хотел попробовать его на вкус. Золото, золото, золото… Нет, как ни старался, ему не удалось воспроизвести ощущение той звонкой алчности, страстного азарта, которые когда-то внушало это слово. Сейчас во рту от него оставался лишь горький, ядовитый дух гниения, разъедающий основы мира.
Сосны поредели. Николай сел возле ежевичного куста и рассеянно стал разглядывать смятые купюры. Обычная мешанина — доллары США, швейцарские франки, российские рубли, японские йены… Попытался было пересчитать и оценить их общую стоимость по текущему курсу, но цифры прыгали в голове, и после третьей неудачной попытки он бросил это занятие. Так и сидел, глядя на буковый лес на противоположном склоне ущелья. Что-то было не так… Весь разговор с Баской звучал фальшиво — от начала до конца. Нет, люди, неправильно мы живем, как сказал бы Мишин. Разучились мы беседовать задушевно, любой обмен мыслями превращается в словесную дуэль, и все это ради сомнительного удовольствия утвердить собственное «я».
Пока он прятал деньги в нагрудный карман куртки, кто-то показался внизу, пыхтя и ломая ветки. Вскоре кусты раздвинулись, и из зелени вынырнула рыжая голова — нового помощника Гастона. Прежний едва выдержал четыре месяца, и этот вряд ли удержится дольше. Это было вечной проблемой для Гастона — ему никак не удавалось найти баланс между умом и глупостью. Умные помощники рано или поздно (чаще рано) начинали строить планы, как бы его подсидеть, и приходилось избавляться от них быстро и радикально. Та же судьба ожидала и тупиц, но уже по причине их провала, что неудивительно, учитывая сложную преступную деятельность банды.
Рыжий был из последних — это было видно уже по наивно-преданному взгляду его широко распахнутых голубых глаз. Он словно ждал, что в любой момент впереди вот-вот возникнет непреодолимое препятствие, с которым надо будет справиться, применив всю свою недюжинную силу, а если понадобится — то и устрашающую репутацию шефа.
— Идут, — запыхавшись, бросил он на ходу. — Полная тишина и никакого мельтешения.
— Ладно, мы свое дело знаем, — ответил Николай, но тот его не услышал и пошел дальше вверх между соснами, полный сознания собственной важности.
Гора затихла, как перед бурей, хотя на небе не было ни облачка. Даже недавний гомон птиц смолк, словно и они услышали приказ рыжего. Над деревьями нагнеталось тяжелое и тревожное ожидание. Плохо, подумал Николай, если в охране есть тертый калач, непременно заподозрит что-то неладное.
Он вспомнил разговор с Баской и почувствовал, что раскис окончательно. Не надо было говорить об этом перед тем, как отправляться на дело, это, наверное, и малому с ишаком известно. Просто проклятому старому хрычу надо было с кем-то разделить свое плохое настроение. Точь-в-точь как тот горный козел, о котором он говорил… только козел этот явно не спешил на тот свет. И вызывал молодого соперника не на ножах биться, а на словах, обкорнал ему рожки и отпустил пастись. А теперь небось посмеивается, поднимая бутылку, если еще не до конца ее опорожнил.
Он осмотрелся вокруг. Помощник Гастона скрылся за соснами. Тишина становилась все более
