– Езжай домой, Браун, – сказал он кучеру, – я пройдусь пешком.
Путь был неблизкий, больше двух миль через не самые благоустроенные кварталы Лондона, но ему необходимо было размять ноги. Он скучал по долгим пешим прогулкам и в своем дербиширском поместье, а в Лондоне совсем разленился и начал набирать вес. Может, снова заняться боксом?
От мыслей о боксе он незаметно перешел к Фэнни Рэндал, то есть нет, леди Френсис Коррингам, поправил он себя с усмешкой. Она когда-то нарисовала его в виде боксера. Он тогда был восхищен ее талантом и хотел взять себе портрет, но она не отдала.
– Его никто не увидит, кроме нас с тобой, – сказала она. – Я с ним никогда не расстанусь.
Но это было так давно… Интересно, сохранился ли портрет, или после его измены она возненавидела и его самого, и его изображение? Он плохо поступил с ней, но откуда ему было знать, что она ждет от него предложения руки и сердца? Решение о его союзе с Маргарет Конно было принято их отцами, и он был бессилен что-либо изменить.
Конечно, он не должен был постоянно искать ее общества тем летом, не должен был признаваться ей в любви, хотя и вправду любил ее. Двадцатитрехлетний юнец, он еще не научился тогда скрывать свои чувства и думать о последствиях, хотел все время быть с ней и тем самым компрометировал ее. Но она отвечала ему так горячо, что его несло все дальше.
А потом в Лондон нагрянуло семейство Конно, так что ему пришлось повсюду сопровождать свою невесту, и объяснение с Фэнни стало неизбежным. В конце концов это и произошло на балу у графини Девонширской.
Они танцевали с Фэнни контрданс, и он попытался объяснить ей, что ему придется так или иначе жениться на Маргарет, но это никак не влияет на его чувства к ней. Она не захотела его слушать.
– Если вы считаете, что я такая дура, что соглашусь стать вашей любовницей, то глубоко ошибаетесь, – прошипела она сердито.
Он был поражен ее грубостью, однако, проснувшись на следующее утро с тяжелой головой от выпитого накануне вина и бренди, понял, что в ее словах была правда. После женитьбы на Mapгарет у него и в самом деле не оставалось иного способа по-прежнему встречаться с Френсис, кроме как сделать ее своей любовницей. Но это было бы жестоко – играть любовью семнадцатилетней девушки, вчерашней школьницы. Он послал ей письмо с извинениями, и на этом все было кончено.
Забыла ли она все это или еще помнит? Нет, вряд ли забыла, хотя утешилась довольно быстро, выйдя замуж за Коррингама.
И вот теперь они оба свободны.
Но это уже не имеет никакого значения. Они уже не те, что были когда-то, они чужие друг другу. Маркус улыбнулся. До него дошли слухи, будто он подыскивает себе новую жену. Чепуха. Он вполне доволен своим одиночеством и совсем не жаждет снова связывать себя по рукам и ногам.
В Лондон его привели неотложные дела, а поскольку уже давно пора было что-то делать с дочерью – ей шестнадцать лет, а ведет она себя словно мальчишка-сорванец, – то он захватил ее с собой. Сестра Шарлотта, которую он просил приехать помочь ему, застряла в своей Ирландии из-за детей, заболевших корью, и в результате он оказался в Лондоне один на один со своей строптивой дочерью. И что теперь с ней делать – не имел ни малейшего понятия.
Ему бы очень пригодился кто-нибудь вроде Френсис Коррингам. Прекрасные манеры, умеет себя вести, всех знает, и ее все знают, всегда одета по моде. А еще необычайно талантлива. Да, надо попросить графиню Коррингам написать ее портрет и занять ее уроками рисования и живописи.
Ему не обязательно при этом присутствовать, и он спокойно сможет заниматься делом, ради которого приехал в Лондон. Только вот согласится ли она? Или так сердита на него до сих пор, что откажет? Но ей, судя по всему, безразлично, кого рисовать, лишь бы хорошо заплатили, так с чего бы ей отказываться? Решено, завтра он к ней заедет.
Глава вторая
Френсис все еще продолжала улыбаться, выходя из ветхого здания на Монмаут-стрит, служившего домом для дюжины сирот. Небось, повстречайся ей сейчас кто-нибудь знакомый из общества, его бы хватил удар; только вряд ли он узнал бы ее вообще. Без шляпы, в сером шерстяном платье и короткой пелерине она похожа на тысячи других ничем не приметных женщин, на какую-нибудь жену или вдову мелкого клерка или кого-нибудь подобного.
Графиня Коррингам давала львиную долю денег на содержание сирот, но в сам приют приходила миссис Фэнни Рэндал и, засучив рукава, купала детей или кормила их немудреной едой, купленной на добытые ею деньги. Ей нравилась эта работа, она любила этих детей.
– У вас, голубушка, работа в руках просто кипит, – заметила миссис Томас, заправлявшая делами приюта. – Как жаль, что у вас нет собственных детей.
Френсис улыбнулась и промолчала. Бездетность – это было самое большое горе, и она не любила об этом говорить.
Джон Харкер, как и было договорено, ждал ее в условленном месте. Френсис села рядом с ним и, взяв у него поводья, пустила лошадей по направлению к Оксфорд-стрит, умело лавируя между запрудившими мостовую каретами, колясками и верховыми лошадьми. Никто не обращал на нее внимания, хотя у Френсис все же мелькала мысль: вдруг ее кто-то заметит и узнает, и мысль эта придавала остроты ее ощущениям.
Минут через двадцать она свернула на Дьюк-стрит и с шиком подкатила к своему дому – чтобы обнаружить там герцога Лоскоу в костюме для верховой езды. Он стоял на верхней ступеньке крыльца, явно получив известие, что хозяйки нет дома, и собираясь уходить. Первым побуждением Френсис было проехать мимо в надежде, что он ее не узнает, но он уже застыл как вкопанный.
Оставалось только сделать вид, будто ничего не случилось. Бросив поводья Джону, Френсис резво спрыгнула на землю и с улыбкой направилась к герцогу.
– Ваша светлость, я вас не ждала, иначе не уехала бы из дома.
– Добрый день, графиня, – произнес он, с поклоном снимая шляпу и быстро окидывая удивленным взглядом ее наряд. – Если это некстати… – Он затих.
