Корри безразлично пожала плечами:
– Оставляю свое мнение… при себе.
– Как пожелаешь. – Опять знакомый, раздражающе веселый взгляд! – Не стану убеждать тебя. За меня это сделает Биарриц. Говорят, в здешнем воздухе разлито волшебство. Никто не знает почему, но в Биаррице все можно растянуть почти до бесконечности – болезнь, зиму, даже саму смерть. Ученые называют это микроклиматом, географическими условиями, созданными конфигурацией залива, теплом Гольфстрима и горами. Сама увидишь, как это бывает. Неделя-другая, и забудешь, что такое осень и зима.
Постепенно Корри начала понимать смысл слов Гая. Обычные правила были неприменимы к Биаррицу. Корри изо всех сил пыталась возненавидеть этот город, но не смогла. Невозможно не полюбить солнечные зайчики, пляшущие в узких улочках, волны цвета ляпис-лазури, домики, выкрашенные в золотисто-кремовые и розовые тона. Здесь всегда пахло сдобой, только что смолотым кофе и свежими газетами. И почему-то всегда казалось, что день лишь начинается, что сейчас раннее утро и пора завтракать. Время будто остановилось, и поскольку сезон давно прошел, на курорте царил покой. Город походил на светскую красавицу, вставшую с постели, еще не причесанную, без макияжа и в одном пеньюаре. И подчиняясь его воздействию, девушка тоже позволила себе расслабиться.
Кроме того, надо признать, Гай трогательно заботился о ней. Она выздоравливала куда медленнее, чем рассчитывала, и была наполнена дремотной усталостью, которой никогда раньше не испытывала, но Гай ни разу не потерял терпения. И как просила Корри, всячески угождал и потакал ей, покровительственно улыбаясь, когда она в один прекрасный день взволнованно сбежала по лестнице, потому что обнаружила в комнате муху, верное доказательство вечного лета.
Гай даже позволил увлечь себя наверх, чтобы узреть чудо собственными глазами.
Через несколько дней он разрешил ей гулять по пляжу и прежде всего повел в Порт Вье, крохотную уединенную бухточку, где каждая песчинка имела свой неповторимый оттенок. Они словно шагали по драгоценным камням. Один, чистый белый кварц, был в форме маленького сердечка. Она неожиданно для себя подняла его и протянула Гаю.
По мере того как к Корри возвращались силы, Гай показывал ей Шамбр д'Амур, залив в виде идеального полумесяца, позолоченное здание «Отей дю Пале», где императрица Евгения когда-то принимала почти всех европейских монархов. По пути к ним прибился пес, с щенячьим восторгом плескавшийся в мелкой прозрачной воде.
Гай требовал, чтобы она спала днем, и Корри каждый раз возвращалась домой, нагруженная камешками, раковинами, до мозга костей пропитанная солнцем и радостью. Энергия и воля к жизни возвращались так же неотвратимо, как морской прибой.
Корри впервые в жизни никуда не рвалась, ни к чему не стремилась. Только ела, спала и бесцельно бродила, окутанная чудесным серебристым светом. И гардероб на этот раз у нее был совсем простой – полосатые широкие юбки и свободные брюки, заправленные в сапожки из мягкой кожи. Обычные удобные костюмы, не привлекавшие ничьего внимания.
Конечно, в глубине души девушка понимала, что бесконечно так продолжаться не может. Ее истинное «я», мятущееся и честолюбивое, вскоре возьмет свое. И кроме того, весьма сомнительно, что Гай и дальше будет так же предупредителен и щедр. Слишком хорошо она его знала. Гай – один из тех холодных нетерпеливых людей, способных на проявления нежности при условии, что эта самая нежность будет изливаться на существо низшей породы. Но почему-то уверенность в этом не тревожила Корри. Пока она была склонна принимать вещи такими, какие они есть. До сих пор Корри была самонадеянна, делала скоропалительные выводы и безумно стремилась к вечному лету. Но здесь, среди бесконечной осени, постепенно и незаметно переходящей в зиму, Корри исподволь начала понимать преимущества полумер и даже определенных компромиссов. Предрассудки и предубеждения постепенно таяли, как ранний снежок, и Корри училась видеть окружающий мир в пастельных, серебристо-нежных тонах.
День ото дня их прогулки становились все более продолжительными. Гай искушал ее чудесами, таившимися прямо за углом. Они забрели в Ланде, странный суровый лес, где на холодном песке росли только высокие черные сосны и кусты терновника, простиравшиеся на сотни миль вдоль атлантического побережья. Сначала, бесшумно ступая по толстому коричневому ковру мертвых листьев, девушка напряженно вглядывалась в полумрак и вздрагивала от чего-то очень похожего на страх. Но Гай заставил ее посмотреть на лес его глазами, показывая то на розово-золотистые и лимонно-желтые бархатистые поганки, выделявшиеся яркими пятнами на фоне изумрудных и призрачно-серых лишайников, то на любопытную ворону, которая, склонив головку, поглядывала на них блестящими угольно-черными глазками. Они пообедали в маленьком приморском поселке, тихом и безлюдном, где все окна были закрыты выбеленными солнцем ставнями. Гай кормил Корри крохотными жирными устрицами, которые словно сами собой скользили в горло. На закате они вернулись в лес, чтобы посмотреть на охотников в уныло-зеленых болотных сапогах со связками уток, прикрепленных к поясам.
На следующий день Гай повез ее в Байонну, где в конце улицы Молне возвышались величественные шпили собора. Корри показалось, что каждая вторая лавчонка здесь – кондитерская: в воздухе стоял густой сладкий запах шоколада.
– Байонна – шоколадная столица мира, – сообщил Гай, оттаскивая ее от очередной витрины, заваленной трюфелями и ликерами. Его слова напомнили о чем-то, но Корри была слишком безмятежной и счастливой, слишком опьяненной солнцем и морским воздухом, чтобы думать о серьезных вещах.
Только позже, когда они пировали, объедаясь яичницей с байоннской ветчиной и перцем, местной рыбачьей ухой, колбасками с пряностями и миндальным тортом с начинкой из фундука и засахаренных фруктов, память неожиданно вернулась.
– Это, – сказал Гай, показывая на строчку в меню, – должно особенно тебе понравиться.
– Что это?
Название ничего ей не говорило.
– Национальное блюдо басков. Седло пиренейской серны в густом соусе из горького шоколада.
Девушка отодвинула тарелку с последним ломтиком торта, сразу потеряв аппетит. Чересчур невероятное совпадение! Шоколадное жаркое, совсем как в воображаемой Аскади Арлекина!
– Баски?
Сердце забилось сильно, неровно, почти болезненно. Она поняла, что стоит на пороге удивительного открытия, которое может необратимо изменить ее жизнь.
– Значит, это страна басков, – заметила она, пытаясь говорить спокойно. Если он догадается, о чем Корри думает, никогда не признается в том, что она так жаждет узнать. – Я и не подозревала. Вам следовало мне рассказать.
Гай с любопытством взглянул на нее.
– Понятия не имел, что тебя это интересует. Биарриц и Байонна по духу скорее французские города. Чтобы увидеть настоящих басков, придется проехать еще немало миль. А почему ты спрашиваешь?
Девушка, улыбнувшись, пожала плечами:
– Баленсьяга был баском. Вы сами мне сказали. Неужели этого недостаточно? Я бы хотела услышать больше об этих людях. Расскажете?
– Я сделаю лучше. Пойдем. Сейчас покажу.
Он вскочил из-за стола и протянул ей руку. Машина понеслась вперед, в глубь материка, по узким извилистым дорогам, через зеленые долины, поросшие дубами и утесником. Девушка с трудом верила глазам. Она как будто открыла книгу волшебных сказок, и картинки ожили. Столько раз холодными зимними ночами ее согревали мечты о воображаемом мире Аскади. Он всегда казался ей реальным, но девушка не подозревала, что Аскади существует на самом деле. Однако вот она, эта прекрасная страна, точь-в-точь такая, как когда-то описывал Арлекин: чисто побеленные дома под остроконечными крышами, украшенные резными цветами, птицами и русалками. Со стен свисают красные гирлянды сладкого перца и лука. Сверкающие ручьи, пестрые поля, виноградники и яблоневые сады. Каждый клочок земли по обочинам дорог был любовно засажен кукурузой, картофелем, репой, плодовыми деревьями.
По какой-то причине вид этих зеленых островков, покрытых пылью и придорожной грязью, но аккуратно обработанных, вызвал слезы на глазах девушки. В этих усилиях выжить было что-то настолько решительное, безумно оптимистичное, обреченное, совсем как ее послание в бутылке.
