А потом обвел глазами сонное царство, широко зевнул и решил «присесть на минуточку». Друзья и пальцем не успели пошевелить, как он уже сладко похрапывал в гуще младенцев, накрывшись половичком.
Поразительно скоро залой овладела тишина – если можно назвать тихой комнату, где сопят носиками сотни спящих ребятишек. Тогда старуха, с которой говорила сестра Бомена, поднялась и поманила близнецов за собой.
По пути королева Нум – так ее звали – поведала юным гостям, что на самом деле карапузы не спят во дворце каждую ночь. Обычно сиятельные особы приглядывают за ними только до вечера, но нынче особый день, и родители младенцев задержатся на жатве допоздна. Кестрель нашла весьма странным, что их величества вообще сидят с малышами.
– А зачем же еще мы, по-твоему, нужны? – рассмеялась королева Нум. – Не в поле же нам, старушкам, работать!
В дальнем конце гигантской залы дети увидели несколько дам совсем уж преклонных лет; их величества сидели вокруг очага и почти не моргали пустыми, невидящими глазами. Одна из них казалась и вовсе мертвой, такой дряхлой она была. К ней-то и подвела близнецов гостеприимная леди.
– Не спишь, дорогуша? – отчетливо произнесла Нум и шепотом пояснила: – Она туговата на ухо, наша старая королева.
Последовало долгое молчание. Потом из лиловой щели рта послышался тонкий скрипучий голос:
– Разумеется, не сплю. Который год уже. Вспомнить бы, что это такое – сон.
– Ну да, милая. Тяжело тебе приходится.
– Ты-то что понимаешь?
– Дорогуша, к тебе пришли юные худышки. Позволишь им задать парочку вопросов?
– Не загадки, надеюсь? – брюзгливо прошамкала старуха, даже не взглянув на Бо и Кесс, хотя те стояли прямо перед ней. – Загадки меня утомляют.
– Нет, им нужно другое, – ответила королева Нум. – Могла бы ты кое-что вспомнить?
– А, воспоминания… – Морщинистое лицо скривилось еще сильнее. – Столько всего… – Неожиданно маленькие птичьи глазки уставились на Кестрель, которая находилась ближе других. – Мне ведь целая тысяча лет. Веришь?
– Вообще-то не очень, – призналась девочка.
– Ну и правильно. – Старушка не то закашлялась, не то разразилась сухим смехом. Когда последние звуки утихли, она вновь недовольно поджала губы. – Все, можешь идти.
– Прошу тебя, милая, – вступилась королева помоложе. – Худышки прошли такой долгий путь.
– Тем хуже для них. Лучше бы сидели дома. – Ее величество закрыла глаза и даже зажмурилась из вредности.
– Ничего не поделаешь, – развела руками Нум. – Это теперь надолго.
– А можно, я с ней побеседую? – подал голос Бомен.
– Она уже не ответит.
– Не важно.
Мальчик опустился на пол и прикрыл веки, чтобы лучше сосредоточиться. Немного погодя в голове назойливо загудели, точно злые зимние мухи, мысли старой королевы. Сердито бормочущие голоса, запоздалые сожаления, и над всем этим – невероятная, пронизывающая до мозга костей усталость. Бомен терпеливо проникал сквозь вековые наслоения, все глубже и глубже, пока его разум не наткнулся на пласт чистейшего ужаса, безмолвного и черного, будто самая кромешная ночь. Леденящая бездна разверзлась перед его взором, и мальчик, сам того не ведая, закричал:
– А-а-а! Страшно!
– Что с тобой? – встревожилась Кестрель.
– Она умирает, – промолвил Бомен осипшим голосом. – Это очень близко и очень жутко. Никогда не думал, что смерть – такая…
Внезапно старая королева заговорила не столько для гостей, сколько для самой себя:
– И жить надоело, и
В этом скрипе несмазанных пружин детям послышалась нотка удивления. Королева открыла глаза и внимательно посмотрела на мальчика.
– Худышка, маленький худышка, – по сморщенным бескровным щекам потекли ручьи слез. – Как же ты забрался в мою душу?
Бомен тоже заплакал – не от грусти, а потому что в этот миг сердца их были едины. Королева подняла трясущиеся руки; мальчик понял, чего от него ждут, и, приблизившись, позволил обнять себя. Мокрые щеки прижались к его лицу. Слезы ребенка и дряхлой, как мир, старухи смешались в один поток.
– Юный воришка, – шептала королева. – Ты украл мое сердце.
Кестрель смотрела на брата с гордостью и восхищением. Вот это да! Хотя порой близнецы понимали друг друга так, словно у них на двоих было одно тело и один разум, но фокусы с проникновением в чужие чувства всякий раз превосходили разумение девочки. За это она еще сильнее любила брата.
– Ну, ладно, ладно, – приговаривала старая королева, прижимая к себе юного гостя. – Что уж теперь плакать…
Ее величество Нум благоговейно вздыхала, глядя на них.
– Ничего не поделаешь. – Почтенная леди ласково погладила мальчика по грязным волосам. – Ничего не поделаешь.
– Пожалуйста, – промолвил Бомен. – Не могли бы вы нам помочь?
– Какой прок от развалины вроде меня, худышка?
– Расскажите о…
Кестрель беззвучно предупредила.
– … о том, кого здесь не называют.
– Ах, вот оно что.
С минуту старушка молча гладила мальчика по голове. Затем послышался ее тихий голос, будто бы долетевший из дальней страны воспоминаний:
– Говорят, он крепко спит и будить его нельзя, ибо… Как, бишь, там дальше? Была ведь причина! Столько лет прошло… погодите! Я знаю!
Глаза ее расширились, словно увидели давно позабытый кошмар.
– Они шагают, губят всякую жизнь и продолжают неудержимо шагать. Не ведая жалости. Не ведая поражений. О небеса, сжальтесь надо мной и позвольте покинуть этот мир прежде, чем они вернутся!
Королева уставилась в темный угол, окаменев от ужаса, точно враг уже явился оттуда.
– Зары, да?
– О, юные худышки! – дрожала старуха. – За долгие годы я вытеснила их из памяти, а нынче… Бабушка рассказывала мне то, что слышала от своей бабушки, а та воочию видела все эти черные ужасы. Последний марш заров – о, горе нам, горе! Лучше смерть, чем пережить подобное!
Тут она так часто и хрипло задышала, что Нум выступила вперед и положила ей руку на плечо.
– Довольно, милая. Передохни.
– Мы знаем, как заставить Поющую башню снова запеть, – вмешалась Кестрель.
– А-а, – протянула старая королева и заметно успокоилась. – Башня… Если б только ее услышать… Тогда бы я ничего не боялась.
Девочка развернула перед ней карту.
– Вот куда нам нужно идти. Правда, мы плохо разбираемся, что к чему.
Ее величество приняла свиток, несколько раз подслеповато изучила его, вздохнула, и взор ее затуманился, обратившись в ушедшие дали.
– Дитя мое, где ты взяла это?
– Император дал…
– Ха! Император! Чей он император, хотела бы я знать!
– Вам что-нибудь понятно?
– Понятно? А как же…
Трясущийся скрюченный палец указал прямую черту на пожелтевшем пергаменте.
